Жуков ощупал глазами длинный каменный сарай под железной крышей, спросил:
— Чей?
— Рыботорговца Урина, что целый век даром загребал на хуторе рыбу. А наши теперь бояться воспользоваться ледником.
— Где он сам?
— Скрылся.
Жуков вынул записную книжку, записал что-то и направился вниз. Его догнала Анка.
— Вы откуда, товарищ?
— Из округа.
— Так вот: у нас еще один богатей имеется, по фамилии Белгородцев. Всю бедноту к рукам прибрал подачками разными. Путина еще не кончилась, а рыбаки бросили лов, на берегу гуляют. Белгородцев днем и ночью спаивает их водкой. Так вот, чтоб знали вы.
— Хорошо, хорошо, — и карандаш опять забегал по листку.
Кострюкова дома не оказалось. Возле его халупы, метрах в десяти от берега, на подчалке сонно покачивался Панюхай. На носу подчалка висела сапетка, касаясь донышком воды, а поперек борта лежали два коротких удилища с поднятыми вверх острыми концами. Неподалеку ядренными вишнями горели в мелкой зыби красные пробочные поплавки.
— Тоже рыбак? — поинтересовался Жуков.
— У берега бычков ловит, а в море боится выходить, — ответил Душин и окликнул: — Ну как, дед Панюхай, рыба дюбает?
Панюхай поправил сползший на лоб платок и, сощурившись, затрусил бородкой:
— А чтоб ее батьку так дюбало. Поцмыкает, поцмыкает и бросит. А тут зло тебя берет, за печенку дергает.
— Почему в море не выезжаете? — спросил, кивнув головой, Жуков.
— С чем? Со штанами дырявыми? Много наловишь.
— С сетями выезжают на лов.
Панюхай горестно вздохнул:
— А где их взять? Дожились — ни сеток, ни шматка ниток. Да людей славных, что век нас кормили, из домов выгоняем. Эх, зря…
— У нас еще никого не выгнали, — возразил Душин. — А нитки на сети ты можешь хоть нынче получить. Привезли из города.
— Ты мне губы не мажь. Хватит с нас брехни вашей.
— Вам правду говорят, что можно получить…
— Да, — перебил Панюхай Жукова, — фигу можно получить… — и показал фигу. — Я, чебак не курица, рыбалка старый и подсекать сомов ловко умею. А сам на крючок не пойду. Меня не подсекешь! — Заметив, что Жуков закивал головой, он смолк, вытянул шею. — Ага! Стало быть, правду сказываю? Согласен? То-то. Перебьемся сами как-нибудь. Вот подсеку на котел, и хватит с меня.
Он потянул за удилище, сменил на крючке наживку и проворчал:
— Хоть один понятливый человек сыскался. Сразу в толк взял, что правду ему сказывают.
Жукову хотелось одному отправиться к рыбакам, побеседовать с ними, и он, найдя предлог, отослал Душина в совет, а сам пошел берегом. Увлеченные горячим спором, рыбаки не заметили подходившего к ним Жукова. Они энергично жестикулировали, матерно бранились, порывались с кулаками к Тимофею. Павел брал их за шиворот, оттаскивал в сторону, спокойно говорил:
— Не трожь. Если в обиде какой, в суде обжалуй, а бить отца не дозволю.
— Да что же мы, только на него работали? Где же доля наша?
— У государства. Видали, почем за кило платят? — Тимофей тряс договором. — Видали? И с меня шкуру дерут, молчу же. Это прежде, когда хозяином своему улову был, платил вам, сколько хотели. А теперь что есть — и то слава богу.
— Так и выходит, что тебе да богу, а нам и хвоста не достается?
— Не моя воля, — развел руками Тимофей. — Советская…
— Да ты хоть бы в расходах на кумань поуступчивей был, и то легче нам будет. Ну как же так?
— Нет, не желаю разорять себя. Не угодно работать со мной, воля ваша. Других сухопайщиков возьму. Хватает их. Отбою нет.
— Ах, ты вот как? — и, ударом ноги расшвыряв пустую, из-под водки, посуду, один из сухопайщиков ринулся на Тимофея.
Павел заслонил отца, окрутил сухопайщику руки.
— Говорю тебе, если что имеешь, обжалуй в суде.
— Правильно! — поддержал, подходя, Жуков. — Подавай в суд жалобу. К чему драку устраивать?
Сухопайщик круто обернулся к Жукову:
— А тебе что? Убирайся к…
— Не горячись! — оборвал его Жуков.
Тимофей иначе обошелся с Жуковым. Увидев на нем наган, закусил бороду, сказал:
— Бунтарь. За мой кусок хлеба и в морду плюет. Народ неблагодарным стал, — и вздохнул.
— За что плюет? — спросил Жуков, кивнув.
— За то, что кормлю их…
Сухопайщики обступили Жукова и стали наперебой жаловаться на Тимофея: мало платит за работу, бессовестно обманывает их. Тимофей возражал, дергал за руку Жукова:
— Брешут, хамлы. Брешут. Совесть-то ваша где?
Жуков слушал Тимофея и сухопайщиков, изредка кивая головой. Тимофей недоумевающе посмотрел на него, подумал: «Чудак, что ли, какой? Вроде и нашим и вашим…»