Воздух в легких давно закончился, я чувствовала каждый удар своего сердца, гулко отдававшийся во всем теле судорогами и болью. Легкие нестерпимо жгло. Я открыла рот в крике, но пустота проглотила звук — и жадно потянулась холодными щупальцами внутрь…
Внезапно чьи-то пальцы схватили меня за шкирку.
Я почувствовала резкий толчок, избавивший меня от остатков пространственной ориентации (и правильно, кому она вообще нужна?), потому что верх вдруг стал низом, и меня с силой бросило в безбрежную пустоту.
Я упала на траву, больно отдавив себе кисти рук и в кровь изодрав колено. Следом за мной приземлился кто-то еще, правда не так неуклюже.
Не утруждаясь тем, чтобы скинуть повязку, я зашлась хриплыми вдохами. Несколько минут только и делала, что дышала. Казалось, что ничего вкуснее этого воздуха я никогда не пробовала! Когда сердце перестало колотиться так отчаянно, сорвала повязку и осмотрелась.
Я сидела на заднем дворе своего дома, на цветочных клумбах, заботливо высаженных пожилой консьержкой. Никого поблизости не было, если не считать двух детей раннешкольного возраста, азартно катавших мячик. Несмотря на табличку «по газону не ходить», они игнорировали детскую площадку и закатили мяч в заросли тюльпанов и маргариток.
Появление из ниоткуда меня, кашляющей и задыхающейся, произвело на них удивительный эффект. Они замерли, с открытыми ртами стали оглядываться по сторонам — но в садике кроме них не было ни души.
— По газону не ходить, — сказала я наставительно, — Иначе тюльпанный монстр утащит вас под землю, и вы станете удобрениями.
Дети мгновение стояли, ошалелые. Затем завопили и, позабыв мячик, кинулись наутек — один даже на четвереньках. Надо отдать им должное, ни одного тюльпана они на обратном пути не сломали. Я улыбнулась сама не знаю чему. Побывав на волосок от смерти, понимаешь, что жизнь, по сути, предназначена для улыбок и веселья.
— Смотрю, у тебя есть силы шутить?
Я оглянулась и увидела своего проводника. Я с трудом узнала в нем того самоуверенного юношу, что уговаривал меня «нырнуть». Теперь лицо его было испещрено порезами и мелкими ссадинами, волосы облеплены землёй и растрепаны, одежда порвана в тех местах, где оставалась целой после драки в поезде…
Но хуже всего выглядела рука. Та, которую я стиснула. Она была вся в свежей крови, перчатка была сорвана. Я уставилась на свою руку и увидела, что и она красная. Только кровь была не моей.
Может мелкие напугались вовсе не моих слов, а увидали Эдварда?
— Я…
— Ты, — юноша снял с левой руки уцелевшую перчатку и надел на пострадавшую ладонь, потом сорвал пучок травы и начал стирать с лица кровавые следы.
— Занесешь заразу, — заметила я.
— В таком случае, это будет далеко не первая зараза, что я заработаю на свою голову, — сухо заметил он, — Как-нибудь справлюсь.
— Я не хотела.
— Да ты мне чуть руку не оторвала со своим «не хотела»! Что же, милостивые небеса, было бы, «захоти» ты? Знаешь, как трудно было отыскать тебя в Лимфе? Да еще вовремя, чтобы не померла от удушья?
Юноша вылез из зарослей тюльпанов и поморщился:
— Ты дурында, Алекс, натуральная дурында. Зачем вырывалась, а? Неужели не могла чуточку потерпеть?
— Нет, вообще-то! Я задыхалась, потому что ты полез туда снова!
— Ах вот как? Да если бы я не нырнул, нас соломкой бы нарубили! Снаружи были мийрицы, целая свора!
— И все с отравленными кинжалами, конечно?
— Со стилетами, невежда! Ты знаешь, как искусно они их бросают? Ни один человек не сможет уследить за полетом стилета, не то, что увернуться!
— Выходит, ты не человек? — поинтересовалась я.
— Я такого не… — он замолк. Медленно оправил воротник рубашки, смахнул со лба прядь. — Отвянь. Я не в настроении спорить. Как только доложу о происшествии, подам прошение о смене объекта. Сил моих больше нет тебя спасать!
— А еще там было очень холодно, — вставила я, — Ты об этом тоже умолчал!
— Глупая, неблагодарная девчонка, — юноша закатил глаза, — Честное слово, во всех мирах девочки проходят через этап занудства! У вас же вроде как есть физика в школе, нет? Тепло есть результат хаотичного движения атомов и молекул, из которых состоит всякое тело. А в лимфе нет ничего, точнее, там отсутствие всего и наличие ничего.
— Как вакуум? — блеснула я интеллектом.