— Ни от чего я не отказываюсь.
— То есть — согласны их дать?
— Ничего я давать не буду.
— Бабушка, вы скажите, что это не я был, вот и все! — сказал я.
— А я помню, кто был? — отмахнулась бабушка. — Тыща народу кругом, я смотреть не приставлена. Отпускай меня, парень, мне на астраханский пора!
— Астраханский через час.
— А мой уходит уже! Ребятки, ехать надо, отпустите, ведь следующего сутки ждать, вы что? — взмолилась женщина.
Сержант не был человеком буквы.
— Ладно, — сказал он. — Вот тут подпись поставьте — и идите.
Женщина расписалась и выбежала.
— Теперь вы распишитесь, — предложил сержант старухе.
— Чего это?
— Подпись поставьте.
— Зачем?
— Ну, для порядка.
— Тебе надо, ты и ставь. Мне там еще купить кой-что надо. К внукам еду, подарков купить надо, некогда мне. Пошла я.
— Бабушка! — с тихой и ласковой просьбой сказал я. — Человека ведь погубите. Скажите, что не я это был.
— Сам себя не погубишь — никто тебя не погубит, — степенно ответила старуха и не спеша вышла, сознавая полное свое гражданское право на свободу.
— Вот так! — после паузы сказал сержант. — Я считаю, незачем вола вертеть, говори сам.
— Я скажу. Но пусть ваш сотрудник руку отпустит, он мне ее отломил совсем.
— Полегче, — отдал приказ сержант, и второй милиционер чуть ослабил хватку.
Я, употребляя выражения, которые ясно свидетельствовали бы о моем культурном уровне, несовместимом с воровством, рассказал, как увидел вора, как погнался за ним и т. д. Закончил же следующим образом:
— Посудите сами, какой резон мне через двадцать минут после совершения кражи возвращаться на вокзал с украденной сумкой?
Сержант не ответил. Меня вообще смущало и сбивало с толку то, что он записывал мои показания как-то слишком коротко, не переспрашивая и не останавливая, — и все они уместились на одной странице. Закончив, он спросил мою фамилию, имя отчество, адрес, я с неожиданной для самого себя легкостью и ловкостью, без запинки сообщил ложную информацию. Сержант вписал сверху и начал читать:
— Я, Степанов Алексей Сергеевич, проживающий там-то, такого-то года рождения, — учти, все проверим! — заявляю, что такого-то числа такого-то месяца и года в десять часов сорок пять минут утра, будучи в нетрезвом состоянии, не мог найти денег на спиртные напитки и решил украсть вещи. Я схватил сумку дорожную, синего цвета с надписью «Пума» по-нерусски, принадлежащую Свиридовой Галине Ивановне, проживающей там-то, возраст, паспортные данные, показания потерпевшей прилагаются, и побежал, но был схвачен сотрудниками милиции. До этого никогда краж не совершал и причина только в моем алкогольном опьянении. Искренне раскаиваюсь в случившемся.
— Что это? — спросил я.
— Год условно, вот что это. А не хочешь по-хорошему, накрутим хоть до пяти лет строгого режима. Выбирай.
— Во-первых, — сказал я, — извольте не тыкать мне, пока я не признан виновным по суду. Во-вторых, теперь я начинаю верить слухам, что подчас милиция для улучшения статистики раскрываемости преступлений фабрикует дела. Вы и за потерпевшую собираетесь фальшивую бумажку написать? И за старуху? Я поражен! Вы еще молоды, как вам не совестно, не понимаю!
— Значит, по-хорошему не хочешь?
Второй милиционер дернул мою руку вверх, я вскрикнул.
— В конце концов, вы забываете, что сейчас не прежние времена! Я отказываюсь говорить с вами без адвоката!
— Будет тебе адвокат, — беззлобно сказал сержант. — И следователь будет. Мы — звено начальное, передадим дело, а там закрутится. И лучше тебе с самого начала вести себя по-умному.
Не годы меняют человека, а минуты, иногда — секунды.
За секунды я принял решение, как вести себя по-умному.
— Ладно, — сказал я. — Мы еще посмотрим. Я не с вами, я со следователем буду говорить. Что вы применили физическое воздействие. Где расписаться? Да отпусти ты руку, наконец!
Сержант, обрадованный моей пусть ворчливой, но покладистостью, сделал знак второму милиционеру.
Разминая руку, шевеля пальцами — как бы приготовившись писать, я подошел к столу.
Взял ручку.
Она не держалась в моих пальцах.
— Блин, всю руку вывернул! — сказал я второму милиционеру. — Сила есть — ума не надо, да? Дай закурить!
Второй милиционер, чувствуя свою некоторую легкую вину, но также и облегчение, что пойманный стал управляем — следовательно, можно его чуть-чуть и прижалеть, полез в карман за сигаретами — оказавшись, к счастью, курящим. Я сильно оттолкнул его руками — в сторону, с дороги, — и побежал из комнаты. Как я бежал!..