Родственники вывезли Борю в Израиль, где его выхаживали в лучших клиниках. Оставаться там он не захотел и вскоре вернулся в Москву обновленным: с короткими носом и волосами, без бороды и полностью излеченный от алкоголизма, рефлексий и прочих интеллигентских заморочек.
С ним была новая женой Белла, дочь банкира и адвокат по профессии, в очках, маленькая, сухонькая и носатенькая. Про нее говорили, будто она бывший разведчик МОССАДа. Беллочка, иначе он ее не называл, сразу взяла под свой контроль его образ жизни и деловую репутацию, а также подбор и расстановку его друзей и знакомых, чтоб отсечь порочащие связи.
Вскоре выяснилось: Боря вернулся в Россию, чтобы заняться книгоизданием.
Он взял кредит у отца Беллы, выкупил одно разорившееся издательство, где прежде печатали "секретарскую" литературу, а ему (таким, как он) с сочувственным вздохом отказывали: "Увы, к сожалению..."
Теперь Боря, без вздохов, сожалений и глядя прямо в глаза, возвращает рукописи тем, кто прежде ему отказывал.
Свои стихи в своем издательстве Боря не печатает из принципа. Зато публикует, себе в убыток, многих из бывших семинаристов "Пегаса".
В газетах и на сайтах появлялись "журналистские расследования", в которых сквозили прозрачные намеки, будто имеющий двойное гражданство гражданин Каменецкий отмывает деньги сионистской мафии.
Боря не спускал никому: подавал на эти газеты судебные иски, где требовал доказательств и компенсации за моральный ущерб. При этом не тратился на адвокатов: безотказно действовал один-единственный довод, подсказанный супругой: у нас таки есть право частной собственности или его нет? А если есть, то в своем издательстве я имею право не печатать любого, кого не захочет моя левая нога.
...В тот день Боря застал Колотова в ненадлежащем виде - на диване в окружении бутылок и окурков. Без лишних слов помог подняться, заставил побриться и принять душ, вымыл посуду, поговорил с тетей Лидой, чтоб та приготовила борщ и прибралась в комнате.
Боря передал ему ультиматум руководства стройуправления: чтоб завтра же вышел на работу, иначе уволят к чертовой матери и без выходного пособия. Колотов полез к нему обниматься: Борек, все суета, ерунда и томленье духа, кто нас выгонит, где наши начальники найдут двух других идиотов, чтобы мотались за них в командировки? А уволят, черт с ними, устроюсь слесарем в наш жэк.
Боря остался у него ночевать, а утром услышал из ванной, как протрезвевший Колотов объясняется с зеркалом: ну ты, спец по гонке за двумя зайцами, бегущими в разные стороны, уже двадцать лет псу под хвост, а тебе все мало?
Примерно через час, переминаясь с ноги на ногу "на ковре" у начальства и мысленно давая себе зарок закодироваться от графоманства, Колотов вдруг четко - до галлюцинаций - представил, как в это самое время в редакции одного толстого журнала вслух разбирают его последнюю повесть, с ухмылкой переглядываясь и зачитывая отдельные фразы под смех присутствующих.
Звездец, допился до белой горячки, тоскливо подумал он, но тут же вспомнил, как полгода назад приходил в эту редакцию и услышал из приоткрытой двери смех, затем женский голос: "А вот послушай еще..." И последовало неразборчивое цитирование прозаического текста, с ударением на отдельных словах, что вызывало очередные приступы веселья. Колотов замер на месте, долго не решался, потом постучал.
Там стихло, из двери выглянула женщина в модных заграничных очках. Она смерила его взглядом и сказала, хотя он не успел спросить: "Проза дальше по коридору". И прикрыла дверь.
Колотов потом долго терзался: как она узнала, куда он шел? И там смеялись над его повестью или чьей-то еще?..
Получив очередной "пистон" от начальства и едва дождавшись конца работы, он прибежал домой, схватил второй экземпляр, отключил телефон и стал лихорадочно перечитывать.
Его бросило в пот, когда, будто со стороны и чужим глазом, он увидел торопливость, непрожеванность и скомканность собственного текста.
Это была повесть "Рекламация" - о безысходной серости и скуке строительной конторы, где с девяти до шести он составлял никому не нужные инструкции и перекладывал "входящие" гласы вопиющих смежников и потребителей направо, а "исходящие" в их адрес отписки - налево, мечтая вырваться в пьяную вольницу командировок, где можно придти в себя, одновременно теряя человеческий облик.
До сего дня он без конца ее переписывал и переделывал, а сегодня его мозг, скукоженный от сознания собственной никчемности, вдруг отмяк и выдал интонацию - неслышный, призрачный звук - будто затихает, продолжая вибрировать, струна.
Он осторожно походил вокруг стола, поглядывая на рукопись, боясь расплескать то, что в нем созревало, выстраивалось, и начал писать повесть заново...
Из-за стола он встал только к утру. Боялся опоздать на работу - как раз сегодня начальство распределяло кварталку.
"Рекламацию" опубликовали через полгода в толстом журнале. Первым его поздравил Голощекин, разбудив звонком в дверь: "Ну как, проснулся знаменитым?" И - пол-литра "андроповки" на стол. "Сам не пойму", - деланно зевнул Колотов, припоминая, есть ли у него чистые стаканы.
Вторым поздравил Боря, позвонив из командировки. А еще через месяц ему позвонили из бухгалтерии журнала - пригласили в редакцию за первым в жизни гонораром.
Там Колотова встретила его редакторша и, прижав палец к губам, поманила в свой кабинет. Где заперла дверь и показала ему коллективное письмо от сотрудников родного стройтреста. При этом она дала понять: об этом ни-ни, в его же интересах ...
Некоторые избранные места он перечитал несколько раз. Кое-что запомнил дословно.
"Мы, нижеподписавшиеся, хорошо знаем товарища Колотова А.Е. как постоянно потребляющего спиртные напитки и регулярно опаздывающего на работу. В общественной жизни он характеризуется как беспартийный, возомнивший о себе и оторвавшийся от коллектива, а также уклоняющийся под надуманными предлогами от субботников и других общественных мероприятий и нагрузок. В своей так называемой "повести", непонятно почему опубликованной в Вашем уважаемом журнале, он с особым цинизмом оболгал наш трудовой коллектив и его руководство. И нам хотелось бы знать, как так получилось, что столь уважаемый журнал открыл этому человеку дорогу в нашу литературу? Или у Вас теперь печатают по знакомству?"