Иосиф Циммерманн
Анкор
Безусый Анкор еще не знал, что это был последний день его жизни. В юном возрасте мало что предвещает смерть.
Он проснулся, когда едва светало. В их племени это было правилом. Гуанчи называют себя “детьми солнца”, что обязывает просыпаться вместе с пробуждением родителя, чей свет и тепло прогоняет темноту и холод ночи.
Прихватив из потухшего очага длинную кость, отодвинув в сторону висящую над порогом овечью шкуру, низко пригнувшись, Анкор вышел из пещеры. Как из ниоткуда, виляя от радости хвостом, пред ним появилась собака. Висячие розового цвета соски выдавали в ней кормящую сучку.
– Хара, – потрепал собаку за холку хозяин и всунул ей в пасть кость. Также незаметно животное исчезло.
Вершины гор уже окрасились в алый цвет крови – явный признак рождения нового дня.
Жилище его матери Мадай располагалось на верхней части невысокой скалы, а пещеры ниже по склону занимали отцы. У Анкора их было трое. В их племени имелись семьи и с еще большим количеством отцов.
На дне ближайшего широкого и глубокого ущелья, сквозь молочную пелену остатков утреннего тумана, можно было разглядеть выложенное из камня, в форме улитки, место сбора совета племени – тагорора. Там сейчас готовился к обряду их вождь, на языке гуанчей – менсей. Вот он, почему-то, был единственным отцом в их семье.
Анкор знал, что церемония посвящена ему. Сегодня он перешагнет копье воина и будет принят в стан взрослых мужчин. То ли от утренней прохлады, то ли от возбуждения, по молодому телу юноши пробежала легкая дрожь.
Он был старшим из пятерых сыновей Мадайи. Великий ростом, под стать своим взрослым сородичам. В определенное время дня, когда высота Анкора соответствовала его тени, в нее свободно, одна за другой как бусинки, помещались три овцы. А это много. Было с чем сравнивать. Все чужаки, не раз приходившие на остров по большой воде, едва превышали две овцы. И те черные – темнее ночи, с кучерявыми, подобно шерсти новорожденного ягненка, волосами на голове. И те бледные, что в звонких, блестящих на солнце одеяниях. После удачных отражений атак пришельцев, юный Анкор несколько раз рассматривал лежащие на земле их бездыханные тела. И они свободно помещались в его личную тень.
Пришельцы были ниже, слабее и малочисленней гуанчей. Но это не останавливало оных. На их стороне были боги огня, чьи горячие смертоносные стрелы, извергая клубы дыма, с грохотом, подобного просыпанию вулкана, настигали жителей острова еще до того, как чужеземцы сходили на берег.
– Глядите в оба, – неустанно предупреждала Мадай своих сыновей, – Эти двуногие собаки могут забрать вас на мясо.
Страх матери был понятен. Анкор и сам уже видел подобное на противоположной стороне ущелья. Однажды, в момент рождения солнца, почему-то вперемешку черные и бледные чужеземцы с помощью плетеных накидок – подобие тех, которыми жители острова ловили на мелководье рыбу, только больших размеров – охотились на едва проснувшихся гуанчей. Кто сопротивлялся, тех с грохотом пронзали огненные стрелы. Плененных пришельцы забирали живыми на большую деревянную посудину, способную ходить по большой воде.
Менсей тоже утверждал, что чужаки едят гуанчей.
– Но наше мясо не главное для них. Чужаки хотят украсть солнце. Днем оно высоко и недосягаемо. А вот в темное время, когда светило спит или при его рождении, когда оно только встает из-за гор, солнце могут легко пленить. Отныне каждую ночь взрослые мужчины племени по очереди будут караулить на берегу, чтобы при появлении пришельцев разбудить все племя…
– Вот получу сегодня из рук менсейя копье воина, – гордо и самоуверенно рассуждал Анкор, выпуская из загона на выпас овец. – И при первой же возможности насажу этих двуногих собак, как крабов на кукан.
Он еще не ведал, что уже этой ночью ему предстоит охранять мирный сон сородичей…
Аборигены острова вообще старались держаться подальше от большой воды. И это при том, что плавать как амфибии могли уже новорожденные. Анкор, из любопытства, испытал это однажды на младшем братике. Но почему-то гуанчам запрещалось заходить даже в прибрежное глубоководье. Разве что рыбачить, стоя максимум по пояс в воде.
Завороженно слушающим ее сыновьям Мадай так объясняла причину этого запрета:
– Гуанчи означает “дети вулкана”. У нашего народа первый отец – солнце. Вторым отцом является вулкан. В разы больше того, что спит сейчас в недрах родного нам Тейде. А третьим отцом всегда была большая вода. Однажды, всем на беду, поссорились вода с вулканом. Огонь и дым затмили первого отца, а волны возмущенного отца воды поглотили нашу обетованную землю. Мало кто остался тогда в живых. Опомнившись и образумившись, отец вулкан спешно возвел новый остров, а отец вода как бы из ниоткуда принес сюда остатки наших полумертвых предков, которым рыбы успели откусить языки. Так наш родитель вода хотел заставить своих потомков молчать и навсегда забыть о случившемся. Но выжившие придумали новую речь, язык свистов – сильбо гомеро. Их дети родились уже с нормальной длиной языка, а вот эту легенду мне моя прародительница рассказывала на одних свистах…