Выбрать главу

Лелевич Г

Анна Ахматова

(Беглые заметки)

В III-ей главе своей нашумевшей статьи «Побеги травы» («Правда» за июль 1922 года) Н. Осинский произносит целый панегирик Анне Ахматовой и даже утверждает, что последней «после смерти А. Блока бесспорно принадлежит первое место среди русских поэтов». Не знаю, оценивает ли сам Осинский серьезность и ответственность этого утверждения. Первый поэт страны в величайшую из эпох всеобщей истории это — не шутка, это — не просто признание большого таланта или мастерства поэта. От первого поэта страны требуется большее.

I. О первом поэте и осторожности

Г. В. Плеханов когда-то писал: «Когда художники становятся слепыми по отношению к важнейшим общественным течениям своего времени, тогда очень сильно понижается в своей внутренней стоимости природа идей, выражаемых ими в своих произведениях. А от этого неизбежно страдают и эти последние» («Искусство», стр. 158). В самом деле, только тот кому «поэзия любезна, приятна, сладостна, полезна, как летом сладкий лимонад», может признать первым поэтом страны художника, не стоящего на высоте передовых идей своего времени. Но ведь марксисты никогда не солидаризовались со взглядом Екатерины II на поэзию. Наоборот, им всегда был близок и понятен мощный образ великого поэта, нарисованный Лермонтовым:

   Бывало мерный звук твоих могучих слов    Воспламенял бойца для битвы:    Он нужен был толпе, как чаща для пиров,    Как фимиам в часы молитвы.    Твой стих, как божий дух, носился над толпой    И — отзыв мыслей благородных —    Звучал, как колокол на башне вечевой,    Во дни торжеств и бед народных.

Даже если признать поэтический дар Ахматовой очень крупным (этого вопроса мы коснемся еще не раз ниже), первым поэтом ее можно назвать только при том условии, если ее поэзия действительно является «отзывом мыслей благородных», если Ахматова не «слепа по отношению к важнейшим общественным течениям своего времени».

Поэтому поэтическую характеристику Ахматовой я начну с выяснения социальной природы ее творчества. Какая социальная среда взростила Ахматову? Чьи чувства и мысли выражает поэтесса? Вот — вопросы, на которые необходимо ответить прежде всего. Разумеется, каталог терминов, составленный Б. Арватовым {См. статью Арватова «Гражд. Ахматова и тов. Коллонтай» в N 4–5 «Молодой гвардии» за 1923 г., стр. 150–151.} по стихам Ахматовой, сам по себе не может являться ответом, и попытка делать на основании одного этого каталога социологические выводы также пропитана идеализмом, как прежняя попытка выявить социальную природу Маяковского на основании анализа его синтаксиса. Путь к пониманию социальной природы Ахматовой лежит, как всегда, прежде всего, через анализ ее тематики и идеологии, а уже потом через изучение словаря, синтаксиса и т. п.

II. Где ты росла, где ты цвела?

Критики уже давно отметили, что поэзия Ахматовой представляет из себя как бы сплошную автобиографию, как бы сплошной дневник. Эта черта позволяет довольно точно восстановить социальную обстановку, в которой сформировалась Ахматова (речь, понятно, идет не об индивидууме, а о поэте). Начнем с детства. Ахматова выросла в нужде, в низах, без образования? Нет!

   В ремешках пенал и книги были,    Возвращалась я домой из школы[1].

Поэтесса выросла. Где живет она? В хате землероба, в фабричном квартале, на мансарде? Вот небольшое стихотворение, дающее поистине классический ответ:

   Течет река неспешно по долине,    Многоокопный на пригорке дом,    И мы живем, как при Екатерине,    Молебны служим, урожая ждем.
   Перенеся двухдневную разлуку,    К нам едет гость вдоль нивы золотой,    Целует бабушке в гостиной руку    И губы мне на лестнице крутой [2].

Разве не пахнуло от этих строк (кстати помеченных 1917 годом!) «дворянским гнездом» времен Маниловых и Товстогубовых, Рудиных и Лаврецких? Но, быть может, это стихотворение случайно и не типично? Вот другой яркий образец:

   Весенним солнцем это утро пьяно,    И на террасе запах роз слышней,    А небо ярче синего фаянса.    Тетрадь в обложке мягкого сафьяна;    Читаю в ней элегии и стансы,    Написанные бабушке моей.    Дорогу вижу до ворот, и тумбы    Белеют четко в изумрудном дерне,    О, сердце любит сладостно и слепо!    И радуют пестреющие клумбы,    И резкий крик вороны в небе черной,    И в глубине аллеи арка склепа[3].
вернуться

1

«Четки» восьмое издание, стр. 59.

вернуться

2

«Anno Domini MCMXXI», стр. 91.

вернуться

3

«Четки», стр. 100.