Выбрать главу

И как бы мучительна ни была любовь, как бы ни ложилась она на сердце «камнем надгробным», расстаться с ней еще страшней:

1) После ветра и мороза было Любо мне погреться у огня. Там за сердцем я не уследила, И его украли у меня. …………… Ах! не трудно угадать мне вора, Я его узнала по глазам. Только страшно так, что скоро, скоро Он вернет свою добычу сам.[29]
2) Ах, дверь не запирала я, Не зажигала свеч, Не знаешь, как усталая, Я не решалась лечь.
Смотреть, как гаснут полосы В закатном мраке хвой, Пьянея звуком голоса Похожего на твой;
И знать, что все потеряно, Что жизнь — проклятый ад. О, я была уверена, Что ты придешь назад[30].
3) Ты всегда таинственный и новый, Я тебе послушней с каждым днем, Но любовь твоя, о, друг суровый, Испытание железом и огнем.
Запрещаешь петь и улыбаться, А молиться запретил давно. Только б мне с тобою не растаться, Остальное все равно![31].

А если разрыв произойдет бесповоротно, тогда выход один:

Неужели ты обидишь Так, как в прошлый раз; Говоришь, что рук не видишь, Рук моих и глаз.
У тебя светло и просто. Не гони меня туда, Где под душным сводом моста, Стынет грязная вода[32].

VI. Молитва между объятий

Удивляться такому исходу не приходится: социальные связи отсутствуют, общественной работы нет, производительного труда — тоже. Если отнять любовь, что же останется? Религия? Но ведь сама по себе она не может покрыть в XX веке все запросы душевной жизни молодой, импульсивной аристократки. Действительно, несмотря на все любовные надрывы, Ахматова до конца уделяет эротическим мотивам главное внимание, отнюдь не заменяя их мотивами религиозными, но тесно переплетая эти настроения друг с другом. Эйхенбаум отмечает «парадоксальный своей двойственностью (вернее — оксюморностью) образ героини — не то „блудницы“ с бурными страстями, не то нищей монахини, которая может вымолить у Бога прощенье». (Б. Эйхенбаум. «Анна Ахматова», Птб., 1923, стр. 114). Парадоксальность здесь только видимая. Ведь даже Хулио Хуренито знал, каковы взаимоотношения между монашеским аскетизмом и плотской страстностью. Мистика и эротика у Ахматовой переплелись настолько тесно, что друг от друга их никак не отделишь:

Под крышей промерзшей пустого жилья Я мертвенных дней не считаю, Читаю посланья Апостолов я, Слова Псалмопевца читаю.
Но звезды синеют, но иней пушист, И каждая встреча чудесней, — А в Библии красный кленовый лист Заложен на Песни Песней[33].

Особенно наглядно это причудливое переплетение выражено в следующих строчках:

Но клянусь тебе ангельским садом, Чудотворной иконой клянусь И ночей наших пламенных чадом[34].

Разве не шедевр — это сочетание?

Само собою разумеется, что смена любовных увлечений, по уверению Ахматовой, это — только поиски некоего предназначенного провидением Жениха (обязательно с прописной буквой!):

Прости, что я жила скорбя И солнцу радовалась мало Прости, прости, что за тебя Я слишком многих принимала[35].

Поэма «У самого моря» — не что иное, как мистическая повесть об ожидании таинственного Жениха.

Таков специфический характер ахматовской эротики, выросшей на вполне определенной социальной почве.

VII. В тенетах ком-феминизма

Казалось бы, среди коммунистов не найтись чудаку или путанику, который способен узреть в стихах Ахматовой черты новой психологии, близкой рабочему классу. Но наша эпоха — время самых неожиданных метаморфоз, самых странных противоречий. В конце концов, раз нашлись в свое время большевики, желавшие сочетать Маха, Авенариуса и Бергсона с Марксом, почему не найтись сейчас коммунистам, чающим повенчать Ахматову с Цеткиной? А. М. Коллонтай, ничтоже сумнящеся, глаголет:

«Ахматова вовсе не такая нам „чужая“, как это кажется с первого взгляда. В ее трех белых томиках трепещет и бьется живая, близкая, знакомая нам душа женщины современной переходной эпохи, эпохи ломки человеческой психологии, эпохи мертвой схватки двух культур, двух идеологий — буржуазной и пролетарской. Анна Ахматова — на стороне не отживающей, а создающейся идеологии» («Молодая Гвардия», N 2 за 1923 г., стр. 162).

вернуться

29

«Четки», стр. 16.

вернуться

30

«Четки», стр. 109.

вернуться

31

«Anno Domini», стр. 68.

вернуться

32

«Четки», стр. 35.

вернуться

33

«Белая стая», стр. 35.

вернуться

34

«Anno Domini», стр. 19.

вернуться

35

«Белая стая», стр. 102.