— Скажите лучше, что я хороший тайный агент и умело веду свое дало! Прощайте же! Выходить отсюда вместе нам нельзя. Ведь никто не должен даже подозревать о нашем свидании.
— Так позвольте пожелать вам доброго пути и попросить вас не оставлять меня без известий о том, как идут дела, — закончил Ришелье и проводил свою собеседницу до дверей, выходивших в коридор.
Несколько минут спустя после ухода Габриэль он также вышел из комнаты с серебром, где ему удалось получить такие важные сведения. На лице его запечатлелось гордое выражение торжества. Он думал о том, что ему теперь предстоит делать.
Пипо все еще стоял в коридоре.
Он низко раскланялся с незнакомой ему дамой и согнулся еще ниже, когда проходил кардинал.
— Закрыть! — приказал Ришелье по своему обыкновению коротко и сухо, и, не останавливаясь, прошел мимо ключника. Но Пипо считал неудобным возражать таким высокопоставленным лицам и промолчал, хотя ему следовало сказать:
— Ваша эминенция, эта дверь не закрывается. Он только молча поклонился кардиналу.
— Так и знал, так и знал! — ворчал ключник, плотно затворяя дверь, оставленную Ришелье полуотворенной. — Они устроили здесь любовное свидание. Да и то сказать, отчего бы такому важному и еще молодому господину не поболтать иногда о любви с хорошенькой женщиной! Это очень естественно и совершенно понятно! Ну, вот теперь я стал поверенным великого и знаменитого кардинала! Никому ни за что не скажу, что здесь было! Может быть, они часто станут приходить сюда! И кто знает, ведь бывало, что на таких делах люди могли построить свое счастье. А ведь он может, пожалуй, сделать меня гофмейстером или егермейстером.
Преисполненный такими смелыми надеждами, Пипо тихо вышел из Лувра.
Когда Ришелье ушел, Жозефина, подслушавшая весь разговор, тяжело вздохнула.
— Благодарю тебя, Боже! — прошептала она, отодвигая занавеску, чтобы убедиться-, что в зале действительно уже никого нет. — Уже совсем темно, дверь заперта, значит, я свободна! Боже ты мой, что я слышала! Жаль, не все поняла! И кто такая эта черная госпожа? Однако мне нужно хорошенько припомнить все их слова, а то у меня голова идет кругом. Да… портрет! То был портрет королевы. Они еще разговаривали и о Милоне. Кажется, дело идет о каком-то герцоге. Только как же его зовут-то? Ах, пресвятая Богородица! Вот я и забыла! Говорили они еще и про герцогиню де Шеврез. Черная-то госпожа представляется, что дружна с нею, а между тем все это только одна фальшь. Чует мое сердце, что затевается что-то недоброе, какое-то несчастье, только я не могу понять, какое именно. Что бы мне сделать такое?
Жозефина задумалась.
— А! Вот что мне нужно сделать! — вдруг спохватилась она и осторожно отворила дверь своей комнаты, — разыщу Милона и спрошу у него совета. Когда я расскажу ему все, что слышала, он, наверное, поймет в чем дело.
Она тихо вышла в коридор и направилась к караульному помещению. Дойдя до того места, откуда можно было заглянуть в окно дежурной комнаты, молодая девушка убедилась, что за столом сидели все незнакомые ей люди. Милона среди них не было.
XXV. ИЗМЕНА
Двадцать седьмого сентября был день рождения короля, и в этом году собирались отпраздновать его с особой торжественностью. В Лувре уже шли по этому поводу роскошные приготовления.
В ночь с девятнадцатого на двадцатое сентября король неожиданно возвратился из Сен-Жермена в Париж. Никто не нашел в этом ничего странного, потому что Людовик вообще любил поражать неожиданностями. Утром он ездил к кардиналу Ришелье и, как передавали друг другу приближенные, оживленно беседовал с ним несколько часов. Но о чем именно совещались они, было неизвестно. Затем король выслушал доклады гофмаршалов и церемонимейстеров и вдруг, совершенно один, без свиты, уехал на улицу д'Ассаз, в дом номер 21. Все знали, что в этом доме жил знаменитый живописец Рубенс, но зачем был у него Людовик, опять никто не знал.
Вечером, придя в капеллу, королева была крайне удивлена, встретив там своего супруга, но когда она увидела возле него кардинала Ришелье, то тотчас же сообразила, что затевается какая-то интрига. При королеве была только ее обергофмейстерина. Анна поздоровалась с мужем, ответила на поклон кардинала и опустилась в свое кресло.
Когда служба закончилась, Анна встала и хотела уже идти к себе, но в эту минуту к ней подошел король и попросил позволения проводить ее.
По тону его голоса и мрачному выражению лица мгновенно королева поняла, что вновь надвигается какая-то гроза. Она с некоторых пор уже знала, что как только увидит кардинала возле короля, ей следует готовиться к какой-нибудь неприятности.
Анна ответила королю, что его желание проводить ее доставляет ей величайшее удовольствие, и отметила, что он при этом как-то странно улыбнулся.
— Я хотел бы переговорить с вами о предстоящем празднике и надеюсь, что вы не скроете от меня ваших тайн и желаний, — проговорил король.
— Мои маленькие секреты и приготовления к этому счастливому дню известны вам заранее, сир.
— Нет, я знаю только одну тайну.
— В таком случае, вероятно, есть и какая-нибудь другая. А что касается моих личных желаний, то я вполне подчиняю их вашим. Я привыкла покоряться вам.
— Вы говорите об этом тоном мученицы, — заметил Людовик, входя в комнаты королевы и тем давая понять, что намерен продолжить разговор. — Разве вы чем-нибудь недовольны?
— Не спрашивайте, ваше величество. Для нас с вами это неисчерпаемая тема! Лучше поговорим о предстоящих увеселениях.
Такой разговор вполне соответствовал расчетам короля.
— Я хотел познакомить вас с программой дня. Радость при получении большого портрета уже пережита или, во всяком случае, уменьшена по моей вине. Но я знаю, что вы позаботились о новом сюрпризе.
Анна хотела что-то возразить, но Людовик не допустил этого.
— Этот счастливый час будет лучшим из всего дня, — продолжал он, — утром я буду принимать поздравления придворных, потом повидаюсь с министрами, в полдень дам аудиенции депутациям. А с наступлением вечера откроется торжество здесь, в Лувре. Я не позволю себе назначать вам часа, но надеюсь, что вы украсите праздник своим присутствием как можно раньше. У нас будет множество приглашенных, весь знатный Париж и депутации от средних сословий, и мне хотелось бы в этот день видеть только веселые лица.
— Ваше желание я вполне разделяю! — перебила его Анна резко и многозначительно, — и надеюсь, что вы сами поощрите всех остальных добрым примером. Тогда по крайней мере в первый раз в жизни я увижу своего супруга с веселым выражением лица.
— И исполнение этого желания вполне зависит от вас.
— Каким образом, сир?
— В настоящую минуту я пока не могу ответить определенно.
— Следовательно, и мне предстоит сюрприз? Мне показалось, сир, что в начале нашего разговора вы сказали, будто я позаботилась о втором сюрпризе, так как мне не удался первый.
— Да, я вообще знаю больше, чем вы предполагаете. Но так как мне не хотелось бы во второй раз лишать вас удовольствия, то позвольте мне лучше умолчать о сведениях, которые я имею.
— Нет, нет, ваше величество, умоляю вас! — воскликнула Анна. Она вовсе не замышляла никакого нового сюрприза для короля, поэтому намеки его заинтриговали ее.
— Умоляю вас, объяснитесь! — упрашивала она, — я решительно не могу себе представить, о чем вы говорите.
— А я не могу не удивляться вашему самообладанию! Вы не изменяете себе ни одним жестом и я вовсе не упрекаю вас в этом. С моей стороны действительно дурно, что я, хотя и случайно проник во второй ваш секрет, однако обещаю вам, что все это нисколько не умалит моей радости при получении вашего второго сюрприза.
— Признаюсь, я в высшей степени удивлена, сир! — произнесла Анна, устремляя непонимающий взор на серьезное лицо короля.
— Оставим это, я вижу, что этот разговор вам неприятен. В восьмом часу вечера приглашенные соберутся в больших залах, а в девятом я был бы счастлив ввести вас к нашим гостям. Я надеюсь, что и для вас и для меня это будет веселый вечер. Жара в залах будет умеряться вазами со льдом и фонтанами холодной воды, да и вообще сделано много приготовлений, чтобы этот ведер был приятным для всех.