— Я сама с нетерпением ожидаю этого торжества, чувствуя, что оно занимает и вас, сир.
— Действительно, я нахожусь под впечатлением приятного ожидания и должен повторить, причиной этому — вы.
— Еще раз умоляю, ваше величество, о какой второй тайне вы говорите?
— Вы сами этого желаете, так не сердитесь же, если я, по-видимому, разрушу и вторую вашу затею. Повторяю, что обещаю радоваться ей ничуть не меньше, чем если бы она действительно досталась мне сюрпризом. Признаюсь вам, что за этот признак нежности и внимания с вашей стороны я способен примириться со всем остальным. Я был у Рубенса и случайно видел там миниатюрный портрет, осыпанный бриллиантами.
Анна вздрогнула.
— Как, государь…
— Прошу вас, не сердитесь на меня! Говорю вам, я просто дрожу от нетерпения получить этот прелестный портрет. Он поразительно удачен. И мне предстоит ждать еще целых семь дней! Большая картина займет почетное место в одном из залов, а маленький портрет станет лучшим украшением моего письменного стола.
В первое мгновение Анна решительно растерялась и едва могла скрыть свой ужас и удивление, но затем она собрала всю силу своего самообладания и постаралась успокоиться. Людовик, казалось, искренне радовался мысли, что этот портрет предназначался ему. Но как случилось, что он увидел его?! Неужели кто-нибудь предупредил его, что Рубенсу была заказана кроме большого портрета еще и миниатюра.
— Так вы знаете даже и об этом, сир! — не могла не сказать королева.
— Я вижу, насколько вам это неприятно и горько, сожалею, что проговорился! Но повторяю вам еще раз, что ваш подарок порадует меня невыразимо! Этот портрет будет венцом нашего праздника, а тот момент, когда я получу его из ваших рук — лучшей минутой всего дня.
Анна не могла заставить себя сказать хотя бы слово. Портрет, о котором говорил король, был уже на дороге в Лондон!
Однако она попыталась прошептать несколько бессвязных звуков и, наконец, поблагодарила мужа за его добрые чувства.
— Но вы сказали это с таким выражением лица, которое мало подтверждает искренность ваших слов, — закончил король. — Надеюсь, это не больше, чем следствие неприятного удивления, иначе ваш расстроенный вид навел бы меня на очень грустные размышления. Еще целых семь дней мне придется ждать удовольствия получить из ваших рук прелестный портрет, осыпанный бриллиантами. Но я так счастлив ожиданием, что не хочу ни на час приближать этой радости! А теперь, до свидания!
Король поклонился и ушел.
Анна ответила ему почти бессознательно и долго, как пораженная громом, смотрела на дверь, где он исчез.
— О! Матерь Божья! — прошептала она, — что же, что теперь делать?! Портрет! Но он уже далеко! Его везут в Лондон! А ведь он его уже видел! На этот раз в лице его не было ни малейшей злобы, он искренне ждет этого сюрприза ко дню своего рождения! Ах, Эстебанья, как кстати ты пришла! — воскликнула она, бросаясь навстречу к вошедшей в эту минуту обергофмейстерине.
— Что случилось, Анна? Вы так взволнованны! И это бывает каждый раз после того, как его величество сюда приходит.
— Да я и сама не понимаю, что такое случилось! Я не могу понять, как мог король увидеть тот маленький портрет, что я заказала Рубенсу!
— Как! Разве он его видел!
— Да, он уже знает о нем и считает, что это новый сюрприз для него, так как мне не удалась моя затея с большим портретом.
— Это значит, что король требует этот портрет? Я, по крайней мере, не могу понять этого иначе.
— Говори же, говори, Эстебанья, все, что ты думаешь.
— Я уверена, что это опять какая-то новая интрига.
— Нет, нет! Король или сам видел этот портрет, или слышал о нем от Рубенса!
— А может быть и не от Рубенса, а от кого-нибудь другого, — настаивала Эстебанья, — да ведь в сущности это все равно. Главное то, что его величество знает о существовании этого портрета и желает иметь его у себя.
— А его уже нет в Париже!
— Так значит, его следует вернуть!
— С кем отправила герцогиня де Шеврез наш ящик? — спросила королева.
— С одной из своих приятельниц.
— Как ее фамилия?
— Габриэль де Марвилье.
— И герцогиня сказала мне, что эта дама еще в прошлую ночь на курьерских уехала в Лондон!
— Так неужели же ее невозможно догнать?!
— Нет, нет, Эстебанья, — об этом нечего и думать! Это совершенно невозможно! Ведь разница в целых двадцать часов!
— А я все-таки еще надеюсь! — возразила обергофмейстерина, улыбаясь. — Как вы думаете, не спросить ли мне, что думают об этом мушкетеры?
— Да, если это дело хоть мало-мальски возможно, то исполнить его могут, разумеется, только мушкетеры! — сказала королева. — Но я на это не рассчитываю! Мне кажется, будет гораздо проще и легче, если я сейчас же закажу Рубенсу точно такой же портрет. Ведь у нас впереди еще целых семь дней.
— Мне только что кто-то говорил, что Рубенс собирается уезжать и что даже все вещи его уложены.
— Неужели!
— Не могу только припомнить, кто именно говорил мне об этом. — Ах, да, герцогиня де Вернейль!
— Она сказала тебе это именно сегодня!? Теперь и я начинаю думать, что во всем этом кроется какая-то интрига! Но странно, что король вовсе не разыгрывает роль! Все, что он говорил, было совершенно искренне!
— И это совершенно понятно, Анна. Поймите, что интрига эта ведется каким-то третьим лицом.
— Твоя правда, Эстебанья! А все-таки нужно переговорить с Рубенсом, если окажется, что он не сможет нам помочь, придется искать другой способ. Но так или иначе, а к тому дню у меня должен быть точно такой же портрет, иначе я пропала! Я не могу даже представить себе того, что меня ожидает! Я дрожу при одной мысли о немилости короля. Но что будет, если король узнает, куда делся портрет?! Нет! Я должна пожертвовать всем, всем на свете, лишь бы вернуть его или добыть точно такой же.
Анна Австрийская наскоро простилась с обергофмейстериной и тотчас же уехала с герцогиней де Шеврез на улицу д'Ассаз к Рубенсу.
«Однако положение становится опасным! — размышляла Эстебанья, оставшись одна. — Хотелось бы мне только знать, что все это значит! Так или иначе, а к двадцать седьмому необходимо иметь тот же или точно такой же портрет и преподнести его королю. Он дал совершенно ясно понять, что он не только ожидает, но даже требует его! Если теперь он еще ничего не знает, то узнает все позднее и, если не получит портрет в назначенный день, о! тогда произойдут вещи, чреватые такими последствиями, что трудно и вообразить! Бедная, бедная Анна, она вечно между страхом и горем! Мне невыразимо жаль ее! Однако что же можно сделать!? Ах, если бы найти виконта в галерее!»
В комнату вошла камер-фрау и прервала размышления обергофмейстерины.
— Что вам нужно? — спросила Эстебанья.
— Господин барон де Сент-Аманд приказал доложить о себе и просит позволения переговорить с вами.
— Переговорить? Со мной?
— Да, барон велел просить вас об этом.
— Но кто же этот барон де Сент-Аманд? Я его вовсе не знаю! Даже имя это слышу в первый раз.
— А между тем барон говорит, что ему необходимо передать вам какое-то чрезвычайно важное известие.
— Господи, как это странно! Да какой он на вид, этот барон?
— Огромного роста, очень плотный мужчина, в форме мушкетеров.
— Вот с этого-то вам и следовало начать! Как это кстати! Попросите барона в мою приемную! — приказала Эстебанья и, как только камер-фрау вышла, подумала: «Это, по всей вероятности, один из знакомых виконта. Может быть, мне удастся от него узнать, есть ли еще возможность догнать Габриэль де Марвилье. Теперь вечер двадцатого сентября, а утром двадцать седьмого король рассчитывает получить портрет. Следовательно, у нас впереди только шесть дней. Но ведь этого времени едва ли хватит на поездку в Лондон и обратно. Королеве не следовало поручать такое дело легкомысленной герцогине де Шеврез. Нет сомнения, что герцогиня искренне любит королеву и глубоко ей предана! Но вдруг эта Габриэль де Марвилье, которой она доверилась, просто ловкая искательница приключений и захочет извлечь из этого доверия определенные выгоды! Однако прежде всего нужно повидаться с этим бароном де Сент-Амандом, который хочет сообщить мне нечто важное».