— Эй, медведь, иди, попотчуй его лапой! — не успокаивался Жан. Он тронул раздраженного зверя ногой, а сам с громким отвратительным смехом отскочил от Бельтрана, стоявшего перед ним.
Все с ужасом отступили. Медведь, почуяв свободу, бешено закричал и мигом поднялся на задние лапы, собираясь броситься на очутившегося перед ним цыгана. Он широко раскрывал пасть и сердито скалил желтые зубы.
Джеймс Каттэрет в эту минуту был на середине моста с повозкой и в вечернем полумраке разглядел, что его медведь идет на задних лапах на цыгана, размахивающего ножом. Но он испугался не столько за человека, которому грозила опасность, сколько за медведя. Он не мог бросить повозку, потому что мост был без перил, узок, и приходилось очень осторожно вести лошадь.
Англичанин ругнулся.
— Bear, — крикнул он, — come here! Beast of divil, come here!1
Но разозленный медведь не слушался. Со всех сторон раздавались крики о помощи, ругательства и смех. Нищие и цыгане в ужасе побежали прочь. Один Бельтран не двигался. Он ждал зверя, сжимая в руке нож.
— Уходи, иди сюда, к сараям! — кричали ему товарищи.
— Прочь! Не быть вам живыми, если вы хоть один волосок тронете на чудесной шкуре моего медведя! — неистово угрожал по-английски укротитель.
Бельтран не понимал его. С пеной у рта медведь уже подступал к нему, собираясь обхватить обеими лапами. Цыган быстро ударил его ножом. Раздался страшный рев и отчаянный крик англичанина, увидевшего, что его медведь упал, а цыган с торжеством направлялся к гостинице, сопровождаемый радостными возгласами товарищей и нищих.
Пьеру Гри, обыкновенно первому судье во всех спорах и ссорах, при этой короткой, небывалой расправе разумнее было остаться у моста, с которого уже довольно быстро спускался Джеймс Каттэрет со своей повозкой.
— Черт возьми, беда моя! — кричал укротитель, — кто мне заплатит за такого дорогого зверя?
В ту минуту, когда он переехал наконец мост, медведь вдруг вскочил. Он, по-видимому, был легко ранен, и страшно разъярившись, с ревом побежал между деревьями, готовый, казалось, разорвать все, что попалось бы ему на дороге.
Укротитель бросился за зверем, который скрылся за сараями.
Пьер Гри вдруг чего-то сильно испугался. При всей бездушности и испорченности этого укрывателя краденного, и у него было существо, которое он любил и за которое дрожал от страха в эту минуту.
— Жозефина! — вскричал он, сообразив что она в это время всегда бывает у сараев, и медведь может разорвать ее, — Жозефина!
Но в ответ слышались только рев и крик. Пьер Гри бросился к сараям, оставив у моста повозку англичанина. Между тем становилось все темнее, и лишь испуганный зов Пьера Гри, стремившегося спасти свою дочь, свою Жозефину, эхом разносился по острову и по реке.
У сараев медведь, казалось, схватил кого-то прежде, чем подоспел к нему укротитель.
— Глядите, — кричали со смехом цыгане, столпившиеся у гостиницы, — Пьер Гри ищет Белую голубку! Он думает, что ее разорвал медведь.
Рев и крики за сараями не умолкали. Неужели медведь в самом деле схватил дочь Пьера Гри? Тогда она пропала, девушке не справиться со зверем.
Пьер Гри побежал за укротителем, который, несмотря на темноту, уже понял, что медведь попробовал крови. Он страшно ревел и мял что-то у одного из сараев. Сам Джеймс Каттэрет отступил от разъяренного зверя.
— Он разорвал мое дитя! — закричал Пьер Гри и хотел броситься к медведю.
Укротитель схватил его за руки и оттащил.
— Не подходите, — сказал он, — только я один могу его усмирить.
— Убейте его, убейте эту бестию! — кричал Пьер Гри. Сбежались нищие с лопатами, дубинами и вилами. Укротитель мигом схватил зверя за цепь.
— Успокойтесь. Он собаку разорвал.
— Где моя дочь Жозефина? — кричал Пьер Гри.
— Не видал ли кто-нибудь Белую голубку? — спрашивали друг друга нищие.
— Не ищи ее, старик, — сказал Жюль, — напрасный труд. Она с час как уехала в лодке вверх по реке.
— Вверх по реке, одна?
— Да ведь это не первый раз, — ворчливо заметил Жан, — девчонка делает, что ей вздумается и разыгрывает хозяйку, а мы добывай деньги!
— Молчать! — крикнул Пьер Гри сердито отвернувшимся сыновьям. — Молчать, ступайте по своим делам. Думаете, выросли, набрались силы, так можете самовольничать и упрямиться. Вы меня знаете. Я не шучу. Сегодня ночью делайте то, что я велел, — прибавил он тише, — и когда лодка подъедет, позовите меня, надо будет все хорошенько спрятать.
Жан и Жюль, ворча что-то себе под нос, лениво пошли к сараям, а Пьер Гри крикнул нищим и цыганам, чтобы те шли спать. Он боялся, как бы опять не началась драка, да и поздно уже было.
Все утихло. Постояльцы гостиницы привыкли беспрекословно повиноваться старику. Нищие и цыгане разошлись по сараям, где для них на ночь была разостлана солома. Пьер Гри вернулся к англичанину.
— Уходите лучше отсюда, — сказал он, — я не могу держать зверей в моей гостинице.
— Они смирные, если их не дразнить. Позвольте мне остаться здесь на несколько дней, я вам хорошо заплачу.
— Вы хотите показывать их в городе?
— Не знаю еще. Может быть я недолго здесь пробуду и поеду дальше. Отведите мне отдельное помещение, даю вам слово, что мои звери никому вреда не сделают. Вот и деньги вперед за несколько дней.
Джеймс Каттэрет положил золотой в руку старика, который тотчас сделался сговорчивее.
— Пойдемте, я вам отведу сарай у самого дома, — сказал он и повел укротителя к гостинице, которая в темноте имела еще более мрачный вид и казалась каким-то вертепом, где определенно творились темные дела.
Пьер Гри отворил старый сарай и помог укротителю поставить туда повозку с лошадью, потом и Джеймс Каттэрет вошел туда с медведем и, простившись с хозяином, запер дверь.
Между тем Жан и Жюль пошли в конец острова, где стояло несколько лодок, привязанных цепями к ближайшим деревьям. Плеск воды и мерный скрип цепей создавали какое-то неприятное ощущение в окружающей темноте.
Сыновья Пьера Гри залегли в кустах и стали наблюдать за рекой. Хотя темнота и не позволяла хорошо различать предметы, но все-таки можно было бы увидеть лодку, подходящую к острову.
На другом берегу Сены было так же глухо и тихо, лишь временами раздавался хруст сухих веток, сломанных холодным ветром. Вдруг послышались мерные удары весел. Жан Гри поднял голову и стал прислушиваться.
— Это они, везут товар, отобранный около заставы у проезжего купца.
— Ничего пока не разгляжу, а весла ясно слышу, — прошептал Жюль. — А вот илодка, но не та, которую мы ждали, эта маленькая.
— Да это девчонка едет! Я ее теперь ясно вижу, — ответил Жан Гри. — Ты не знаешь, куда она так часто ездит по вечерам?
— Не знаю, что мне за дело!
Братья, видимо, не любили сестру, которую на острове прозвали Белой голубкой за необыкновенно нежный цвет лица. Она была совсем не похожа на них, итолько решительность характера и сила, которую трудно было подозревать по ее нежной наружности, роднили ее с грубыми братьями.
Жозефина приближалась к берегу. Казалось, что она не чувствует холода, хотя ее голова, шея ируки были не покрыты, а распущенные волосы развевались на ветру. Возле нее в лодке лежала совершенно безжизненная фигура. Вдруг раздался жалобный, похожий на детский, стон. Братья не могли разглядеть, сколько человек было с Жозефиной, но они встали, надеясь, что она привезла с собой пьяных, а в таком случае можно было все-таки чем-нибудь поживиться, обобрав их без большого труда.
Их фигуры ясно выделялись между кустами, когда Белая голубка легко выскочила на берег и привязала лодку к столбу. Жозефина, по-видимому, не замечала карауливших братьев и, подтянув лодку к самому краю берега, с глубоким состраданием на лице вытащила из нее какую-то женщину.
Это была совершенно незнакомая ей Магдалена Гриф-фон. Жозефина проезжала мимо как раз в ту минуту, когда несчастная с ребенком бросилась в воду.
Она все видела, слышала крик и с ужасом следила за страшной драмой, разыгравшейся рядом. Вокруг не было ни души. Она одна видела мать и ребенка…