И теперь, сидя в конторе, он придумывал еще этот способ, когда вдруг увидел аббата, появившегося на пороге; он вскрикнул от радости и бросился к нему навстречу, говоря:
— Ах, сам Бог послал вас!
— Не думаю, — ответил Боаробер, смеясь над своей шуткой, которую понимал только он один. — Ну, негодяй, что с тобою? Болен, что ли, ты?
— Мой добрый мосье де Боаробер, — сказал Пасро, с умоляющим видом складывая руки, — вы один можете возвратить мне счастье. Ах, если бы я догадался о вас раньше вспомнить!
— Это что значит? — спросил аббат, начиная думать, не помешался ли его протеже.
— Позвольте мне вам объяснить, я уверен, что вы мне поможете. Ведь вы друг кардинала, который может сделать все, что захочет, который важнее короля.
— Какое отношение имеет его преосвященство к тому, что касается тебя, негодяй? — с удивлением спросил де Боаробер.
— Его преосвященство может спасти мне жизнь, если вы захотите.
— Объяснись.
— Не здесь. Сюда может войти кто-нибудь каждую минуту, а нам надо быть одним. Я знаю одно место, где нам будет очень удобно, и если вы позволите мне отвести вас туда, вы познакомитесь там, слушая меня, с таким вином, какого вы не пробовали никогда.
— А! Негодяй! Ты знаешь мою слабость!
Боаробер позволил себя увести. Во-первых, ему самому нужно было остаться наедине с прокурорским клерком, чтобы сообщить без свидетелей поручение кардинала, потом пред ним была перспектива объясниться за полным стаканом.
IX
Так как Пасро не мог накануне убить своего соперника, то он хочет на другой день отправить его на виселицу и для этого решается написать своей рукой любовное письмо к королеве
В то время кабак или таверна были не то, что теперь. В нынешнее время простолюдины, работники степенные и трудолюбивые осторожно входят в кабак. Его посещают только цыгане и пьяницы, которых не останавливает никакое человеческое уважение. В семнадцатом веке было не так. Кабак был местом сборища людей самого лучшего и благородного общества. В кабаке собирались смеяться, пить и разговаривать на свободе не только люди военные со знатнейшими именами, аббаты, обладавшие богатыми приходами, но и женщины лучшего тона того времени. В кабаке впоследствии собирались люди умные и известные: Мольер, Корнель, Декарт, Шаплен, Бальзак.
Через несколько минут аббат и тот, кого он называл своим юным протеже, сели друг против друга в небольшой комнате, плотно запертой, в одном порядочном кабаке. Их разделял узкий стол, а на этом столе стояли две бутылки и два стакана.
— Господин аббат, — сказал клерк, устремив на веселое лицо Боаробера тревожный взгляд, — не правда ли, что на счет дуэлей и дуэлянтов существуют очень строгие эдикты?
— Это совершенно справедливо, мой милый, — отвечал аббат, — господа Шапель и Бутвиль были казнены в прошлом году на Гревской площади только за это.
— Я знал, что моя мысль хороша! — вскричал Пасро. — Она пришла ко мне сейчас, когда я приметил вас, господин аббат; я придумывал и не мог придумать со вчерашнего вечера.
— Какая мысль? — спросил аббат.
— Отдать на суд кардинала дуэлянта, который, как я видел вчера собственными глазами, убил одного за другим трех человек, троих приятелей де Лафейма.