- Питер, что ты несешь! Просто ужас!
- Еще бы не ужас. Ей бы побольше бывать на свежем воздухе и срочно заняться спортом. Налицо потеря интереса к окружающему.
- О нет, тут ты ошибаешься, совсем наоборот. В этом смысле она была такая же, как все. Интерес к другим людям у нее отнюдь не потерян. Скорее наоборот...
Питер вскинул брови.
- Любопытная Варвара?
- В общем-то да.- И по доброте сердечной добавила: - Но в меру.
- Тогда я совсем не понимаю, зачем тебе о ней беспокоиться.
- Потому что у нес никого больше нет. Я тебе это все время твержу.
Питер сунул руки в карманы плаща - жест, эквивалентный подготовке к бою.
- Слушай сюда, Томазина. Ты не можешь всю жизнь подбирать хромых уток, бездомных собак и подружек, которых никто не любит. Тебе двадцать два года а сколько тебе было, когда я впервые потрепал тебя по головке, когда ты сидела в кроватке? Годика два. То есть я знаю тебя уже двадцать лет. И все это время ты кого-то спасаешь, пора остановиться. Сначала подыхающая оса, потом был полураздавленный червяк, потом бродячие шавки и недоутопленные котята. Тетя Барбара была просто святая, иначе у нее бы поехала крыша. Она тебе все прощала.
По правде говоря, Барбара Брэндон приходилась теткой скорее Томазине, чем Питеру, потому что была урожденная Эллиот и вышла замуж за Джона Брэндона, дядюшку Питера. Она не так давно умерла. В глазах Томазины заблестели слезы, и они стали нестерпимо прекрасны. Она с запинкой сказала:
- Да... Это было очень великодушно с ее стороны.
Питер отвел глаза. Если он и дальше будет на нее смотреть, он дрогнет, а сейчас нельзя проявлять слабость. Сила воли прежде всего. Выстоять в этой неравной борьбе ему помогло лишь то, что Томазина почти сразу же вскинула голову и сказала невпопад:
- Кроме того, я не верю, что ты трепал меня по головке в кроватке.
- Кроме чего, позволь спросить?- До чего все-таки женщины непоследовательны!
У Томазины появились ямочки на щеках.
- О, просто кроме того...
К этому моменту у Питера набралось достаточно надменности, чтобы снова посмотреть на нее.
- Детка моя, я это отлично помню. Мне было восемь лет, почти девять. Не воображай, что я тебя приласкал, ничего подобного. У тебя вся голова была в кудряшках, и я хотел проверить, действительно они такие жесткие на ощупь, какими кажутся, или...
- Они не выглядели жесткими!
- Они выглядели жесткими, как стружки, только черные.
На ее щеках опять возникли ямочки.
- Ну и какими они оказались на ощупь?- Голосок Томазины стал более певучим.
Питер вдруг, словно наяву, почувствовал под рукой те мягкие, пружинящие завитки... Они у нее и сейчас такие же. Он твердо сказал:
- Как перья. И хватит об этом. Нашла повод заговорить о другом, но зря стараешься. Речь сейчас не о твоих волосах, а об Анне Бол, В школе она была для тебя вроде хромой собачонки, и с тех пор ты никак не успокоишься. Но вот она слиняла, и вместо того, чтобы возблагодарить счастливую звезду, ты ищешь бед на свою голову и пытаешься снова ее отловить.
- У нее никого больше нет,- упрямо сказала Томазина.
Питер нахмурил брови, давая понять, что не на шутку начинает сердиться.
- Томазина, если ты будешь это повторять, мое терпение лопнет. У этой девушки нашлись новые друзья, и она слиняла. Бога ради, отстань от нее!
Томазина покачала головой:
- Непохоже. Она никогда не умела заводить друзей, это ее всегда удручало. Особенно тяжело ей пришлось во время войны, потому что она наполовину немка, она жутко комплексовала. У нее была ужасная мать - тетя Барбара ее знала. Так что я не думаю, что у Анны были шансы нормально устроить свою жизнь.
- Но она все же получила работу, не так ли?
- Тетя Барбара нашла ей работу - присматривать за дочерью майора Дартрея.
- Как мне жаль этого ребенка.
- Работа была не из самых удачных, но все же она поехала с ними в Германию и прожила там два года. Она писала ворчливые письма, но не уезжала. А потом они поехали на восток, дочку отдали в детский сад неподалеку от дома матери миссис Дартрей, и Анна отправилась к ее кузине, которой требовалась компаньонка. Там она выдержала только месяц. Кузина - богатая женщина, очень нервная и здорово больная; конечно, они не могли ужиться. Анна написала, что уедет, как только кончится месяц. И что она нашла другую работу и напишет, когда туда доберется. Но так и не написала. Как видишь, я не могу не волноваться.
- Не понимаю почему.
- Я не знаю, где она!
- Узнай у той нервной богачки, у кузины Дартреев.
- Она твердит, что не знает. Говорит, Анна ей ничего не сказала. Она из тех ничего не соображающих теток, у которых тут же начинает болеть голова, если попросишь их вспомнить имя или адрес. Я билась с ней полчаса. Просто какая-то медуза, думает только о себе любимой, ни до кого ей нет дела.
- А что, медузы умеют думать?
- Миссис Дагдейл - вряд ли, она только колышется. Я не смогла вытянуть из нее ни слова про Анну. Питер, мне тревожно. Годами Анна писала мне, по меньшей мере, раз в неделю - по выходным и все то время, что жила у Дартреев.
- Чтобы рассказывать, как ей отравляют жизнь и какие все вокруг негодяи!
- В общем да, в таком роде. Я была для нее отдушиной. Всегда нужно иметь кого-то, кому можно все это высказать. И вдруг - это молчание. Ни единой строчки, прошло четыре месяца, как она уехала от миссис Дагдейл. Тебе это не кажется странным?
- Может, она уехала за границу.
- Это не помешало бы ей писать. Она писала, когда была у Дартреев, она сказала, что еще напишет. Питер, как ты не понимаешь, с ней что-то случилось!
- Я не знаю, что тут можно сделать. Ты поместила глупое объявление в "Тайме", но из этого ничего не вышло.
- Почему это оно глупое?
- Потому что ты напрашиваешься на неприятности,- строго сказал Питер.Ты не чувствуешь, когда нужно отступиться. Никакого благоразумия. Послушай моего совета, оставь все как есть.
Томазина густо покраснела.
- Я бы оставила, если бы знала, что с ней все хорошо. А если нет? Если...- Она остановилась, не желая продолжать. Примерно такое ощущение бывает, когда подходишь к углу и боишься выглянуть - что там тебя ждет? Она побледнела.
Питер упрямо повторил:
- Не понимаю, что ты можешь предпринять.
- Я могу пойти в полицию,- сказала Томазина.