Ей невероятно нравилось выбранное ею имя, так как у нее хватило сил его добиться, невзирая на сопротивление обеих семей — ни у кого из них в роду такого имени никогда не было. Но потом они подумали и решили, что незаконнорожденному нет нужды носить традиционное имя.
Но Ханна, называя сына, вспомнила мальчика, учившегося с ней в школе.
Теперь она понимала, что ее замысел удался. Сын был очень похож на того школьного друга — такой же солнечный мальчик, всегда общительный, веселый и дружелюбный. Вот и сейчас, на рассвете, только открыв глаза, он уже улыбался матери.
Она прибралась в кухне и приготовила завтрак. Свекор пришел, как только каша была готова, тяжело сел за стол и принялся за еду. Ханна стояла у него за спиной с тарелкой в руке и ела, как она привыкла когда-то, с сынишкой на руках — ложечку Рагнару, ложечку себе.
Они оба, она и Иоэль Эрикссон, любили эти утренние часы. Ловиса в утренней трапезе не участвовала — ей надо было прочесть столько молитв!
Через несколько часов пришел приезжий мельник. Девушка внимательно на него посмотрела и подумала, что он представительный, у него широкие плечи и коротко постриженная бородка — как у знатного господина. А он, прищурившись, рассматривал Ханну. Господи, что он на нее так уставился?
Он и в самом деле смотрел на нее во все глаза. Да, она неброская, но очень внимательная. Из тех, кто смотрит и умеет видеть. Силы ей тоже не занимать, она смогла пережить и горе, и стыд.
Как же она молода, подумал Бруман, лет шестнадцать — немного больше, чем было бы Юханне, останься она в живых.
Он вдруг застыдился своего вечернего вожделения и утренней практичности. И не успел оправиться от смущения, как в кухню ворвался ребенок, маленький мальчик с большими, исполненными любопытства глазами, в которых не были ни тени робости или страха. Он посмотрел на мать и засмеялся. Это был искренний, радостный смех, такой необычный, даже вызывающий, в этом небогатом доме.
Мельник протянул мальчику руку и сказал:
— Ну здравствуй. Меня зовут Йон Бруман.
— Здравствуй, здравствуй, здравствуй, — пролепетал малыш и положил обе ладошки на руку мельника.
Впервые в жизни кто-то уважительно поздоровался с Рагнаром, и глаза Ханны сверкнули от счастья. Но тут в кухню, тяжело топая, вошел Иоэль Эрикссон и с порога сказал:
— Тебе давно пора. Мальчика возьми с собой.
Еще спустя секунду появилась Ловиса и принялась ворчливо ругать Ханну за то, что та забыла сварить кофе. Девушка торопливо исчезла за дверью. Йон Бруман проследил за ней взглядом, отметив, какая прямая у нее спина, спина, которую она привыкла гнуть в поле с ребенком на руках. Решение созрело мгновенно: он заберет их отсюда обоих — и ее, и мальчика.
По пути домой Йон зашел к Анне. Он был немногословен. «Делай что хочешь, старушка, но устрой так, чтобы я смог поговорить с девочкой».
Сказать это было легче, чем исполнить — с тех пор как Ханна стала в Люккане снохой, свободного времени у нее не было ни минуты. Но Анна нашла выход. Она пошла к Майе-Лизе, поговорила с ней, и та послала в Люккан одного из сыновей. Мальчишка должен был сказать, что Ханну ждут дома на праздник, погостить у родителей.
В субботу Бруман поднялся спозаранку и принялся за уборку дома. Мебели у него было мало — стол и скамья, — поэтому уборка не заняла много времени. Хоть и бедно, но зато чисто.
На плите стоял старый глиняный горшок. Йон хорошенько его вымыл и отправился в лес нарвать цветов. На дворе стоял конец августа, Йон миновал березовую рощу и нашел наконец то, что искал, — полянку с белыми и синими колокольчиками. Они уже, правда, начали вянуть, но Йон оборвал подсохшие листья и поникшие цветки.
В конечном итоге букетом он остался доволен.
Днем в субботу старая Анна взяла Ханну с собой в Бротен. Майе-Лизе Анна сказала, что они обе — она и Ханна — пойдут в лес. Анна хотела нарвать растений для приготовления лекарств. Майя-Лиза удивилась, но Ханна обрадовалась — она любила бродить по лесу.
Они подошли к дому у мельницы, где Ханну с нетерпением ждал Йон Бруман. Анна сказала, что ей надо поискать белену на северных холмах, и исчезла.
Йон показал Ханне свое жилище. Она нашла его просто величественным. Превосходный дом, с комнатами и кухней — с двумя окнами с видом на озеро, да еще ночная сторожка.
Йон говорил без умолку, но Ханна не столько вникала в смысл его слов, сколько вглядывалась в выражение лица. Ему нужна женщина в доме, и Ханна незаметно сжимала в руке амулет.
Когда же Йон заговорил о свадьбе, Ханна впервые по-настоящему изумилась.