Я прекратила поднимать руку.
Как и предсказано, в классе группа девятиклассников. И я. О, и один одиннадцатиклассник — тот парень, который утром ругался с консультантом. Он восторженно представляется как Дэйв, и я его прекрасно понимаю: он просто рад, что оказался здесь не единственным старшеклассником.
Возможно, в конце концов, Дэйв не такой уж плохой.
В полдень я следую за толпой в кафетерий. Обхожу основную очередь и иду прямо к стеллажу с хлебом и фруктами, которые можно взять самим, хотя от пасты исходит изумительный аромат. Я такая трусиха. Предпочту морить себя голодом, лишь бы не говорить на французском.
«Ви, ви!» — сказала бы я, тыкая наугад, а повар Длинноус преподнёс бы какую-нибудь мерзость, и, сгорая от стыда, мне бы пришлось купить блюдо. «Конечно, я хотела заказать жареного голубя! М-м-м! Вкус как дома».
Мередит и её друзья заняли прежний столик. Делаю глубокой вдох и присоединяюсь к ним. К моему облегчению, никто не выглядит удивлённым. Мередит спрашивает Сент-Клера, видел ли он уже свою подружку. Он откидывается на спинку стула.
— Нет, но мы встречаемся сегодня вечером.
— А летом? А занятия у неё уже начались? Какие предметы она возьмёт в этом семестре?
Мередит продолжает сыпать вопросами об Элли, Сент-Клер даёт односложные ответы. Джош и Рашми лобызаются — я даже вижу их языки! — поэтому я отворачиваюсь к своему хлебу и винограду. Ну, прям библейский ужин.
Виноград меньше, чем я привыкла, а кожица немного потрескавшаяся. Эта грязь? Я опускаю салфетку в воду и прикасаюсь к крошечным фиолетовым ягодам. Становится лучше, но виноград все равно на вид какой-то неприглядный. Хм. Сент-Клер и Мередит прекращают разговор. Поднимаю голову и замечаю, что они оба потрясённо уставились на меня.
— Что?
— Ничего, — откликается Сент-Клер. — Продолжай мыть.
— Он грязный.
— А ты его пробовала? — интересуется Мередит.
— Нет, пятна не оттираются.
Я показываю им гроздь. Сент-Клер отщипывает ягоду и сует в рот. Жуёт и сглатывает. Я загипнотизирована его губами и горлом.
Колеблюсь. Что важнее: чистая еда или его мнение?
Он берет ещё одну ягоду и улыбается.
— Открой рот.
Я подчиняюсь.
Ягода задевает нижнюю губу. Сок разливается по рту, и я так поражена вкусом, что чуть не выплёвываю. Он настолько выраженный, что больше напоминает леденец, чем фрукт. Преуменьшение признать, что я никогда прежде не пробовала ничего подобного. Мередит и Сент-Клер смеются.
— Ты ещё вино не пробовала, — говорит она.
Сент-Клер наматывает на вилку пасту.
— Так как прошёл французский?
Я вздрагиваю от столь резкой смены темы.
— Профессор Гиллет страшная. Вся в морщинах.
Отрываю кусок багета. Корочка такая хрустящая, а мякоть нежная и приятная. О боже. Пихаю ещё ломоть в рот.
Мередит уходит в раздумья.
— Поначалу она кажется страшной, но она хорошая, стоит только узнать.
— Мер — её звёздная ученица, — добавляет Сент-Клер.
Рашми отрывается от Джоша, которому уже поплохело от недостатка воздуха.
— Она взяла углублённый французский и испанский, — замечает она.
— Может, станешь моим репетитором, — предлагаю я Мередит. — У меня затык с языками. Школа закрыла глаза на мои оценки по испанскому лишь потому, что директриса читает тупые романы моего отца.
— Откуда ты знаешь? — интересуется Мередит.
Я закатываю глаза.
— Она несколько раз упоминала его в телефонном интервью.
Она продолжает бомбить меня вопросами о кастинге для «Маяка». Как будто папа мне что-то говорил. Или я интересовалась. Она не понимает, что мои кинематографические вкусы немного более утончённые.
— Я хотела бы выучить итальянский, — признается Мередит. — Но здесь его не преподают. Хочу поступить в римский институт в следующем году. Или лондонский. А там уж пойду на курсы.
— Разве Рим не лучшее место для изучения итальянского? — спрашиваю я.
— Да, конечно. — Она украдкой глядит на Сент-Клера. — Но мне всегда нравился Лондон.
Бедная Мер. Как же всё запущено.
— А ты чем хочешь заняться? — спрашиваю я, обращаясь к Сент-Клеру. — Куда будешь поступать?
Он пожимает плечами. Медленно и выразительно, на удивление, так по-французски. Также прошлым вечером в ресторане пожал плечами официант, когда я спросила, подают ли они пиццу.
— Не знаю. Тут много факторов, хотя я хотел бы изучать историю. — Он наклоняется вперёд, как будто собирается поведать греховный секрет. — Я всегда хотел стать одним из тех ребят, у которых берут интервью в специальных выпусках Би-би-си или ГСТ[15]. Ну, такие с сумасшедшими бровями и замшевыми накладками на локтях.
Точно так же как я! Почти.
— Я хочу мелькать на канале классического кино, обсуждать Хичкока и Капру с Робертом Осборном. Он ведущий большинства программ. Я понимаю, что он старый пень, но он чертовски крут. Он знает все о кино.
— Правда?
Кажется, я его по-настоящему заинтересовала.
— Мыслями Сент-Клер всегда со своими историческими книгами толщиной в энциклопедический словарь, — прерывает нас Мередит. — Его тяжело вытащить из комнаты.
— Поэтому Элли всегда там, — сухо отмечает Рашми.
— Кто бы говорил. — Он указывает на Джоша. — Забыла об... Анри?
— Анри! — восклицает Мередит и заливается с Сент-Клером хохотом.
— Один чёртов день, а вы никогда не дадите мне о нем забыть. — Рашми косится на Джоша, который в этот момент пытает вилкой бедную пасту.
— Кто такой Анри? — Я спотыкаюсь о произношение. Ан-ри.
— Гид-экскурсовод. Мы познакомились с ним, когда в десятом классе ездили в Версаль, — объясняет Сент-Клер. — Тощий низенький мерзавец, но Рашми бросила нас в Зеркальной галереи и кинулась к нему…
— Не было такого!
Мередит качает головой.
— Они лапали друг друга, ну, в общем, весь день. На глазах честного народа.
— Вся школа два часа ждала в автобусе, потому что она забыла, во сколько мы уезжаем, — подытоживает Сент-Клер.
— Не ДВА часа…
Мередит продолжает:
— В конце концов, профессор Хансен разыскал её позади кустарника в английских садах, а у неё шея вся в следах от зубов.
— Следы от зубов! — хохочет Сент-Клер.
Рашми не выдерживает:
— Завяжи губы трубочкой, Английский язык.
— Ась?
— Английский язык, — повторяет она. — Именно так мы тебя прозвали после вашего с Эллей незабываемого представления на уличной ярмарке прошлой весной.
Сент-Клер пытается выступить, но катится от смеха. Мередит и Рашми продолжают колоть друг друга шпильками, но... мыслями я уже от них далеко-далеко. Интересно, а Мэтт теперь лучше целуется со своей более искушённой девушкой. Наверное, все дело было во мне.
О, нет.
Я плохо целуюсь. Д-должно быть.
Когда-нибудь в мою честь воздвигнут памятник в форме пары губ, и на нем будет выгравирована надпись «Она совсем не умела целоваться». И Мэтт произнесёт речь и поведает, как он встречался со мной от отчаяния, но я ему не давала, поэтому свидания со мной оказались пустой тратой времени, ведь он нравился Черри Милликен все это время, а она всегда даёт. Все знают.
О боже. А если Тоф думает, что я плохо целуюсь?
Мы целовались только раз. В мою последнюю смену, в последний вечер перед вылетом во Францию. Все произошло постепенно, и мы были одни в фойе большую часть вечера. Возможно, из-за последней смены, возможно, потому что мы расстаёмся на четыре месяцев, возможно, потому что это напоминало наш последний шанс — неважно, мы потеряли голову. Нас опьянила храбрость. Мы флиртовали весь вечер напролёт, и когда пришло время расходиться по дома, мы не смогли расстаться. Мы просто... не могли наговориться.