— Слушаю-съ.
Татаринъ, вспомнивъ манеру Степана Аркадьича не называть по картѣ, не повторялъ всякій разъ за нимъ, но доставилъ себѣ удовольствіе повторить весь заказъ по картѣ:
— Тюрбо, Сосъ бомарше, Poularde à l’estragon, Macedoin[e] du fruit.
И тотчасъ, какъ на пружинахъ, положивъ одну переплетенную карту, подхвативъ другую — карту винъ, понесъ ее къ Мишутѣ.
— Что же пить будемъ?
— Я шампанское, — отвѣчалъ [410]Левинъ.
— Какъ, сначала? А впрочемъ правда, пожалуй. [411]Ты любишь Oeil de Perdrix? [412]Ну, такъ этой марки [413]къ устрицамъ подай, а тамъ видно будетъ.
— Столоваго какого прикажете?
— Нюи подай, вотъ это.
— Слушаю-съ. Сыру вашего прикажете?
— Ну да, пармезанъ. Ты другой любишь?
И Татаринъ съ развѣвающимися фалдами надъ широкимъ тазомъ полетѣлъ и черезъ пять минутъ влетѣлъ съ блюдомъ открытыхъ устрицъ съ шаршавыми раковинами и съ бутылкой. [414]
Князь Мишута перекрестился маленькимъ крестикомъ надъ жилетной пуговицей, смявъ крахмаленную салфетку, засунулъ ее себѣ за жилетъ и взялся за устрицы.
— А не дурны, — говорилъ онъ, серебряной вилочкой сдирая съ перламутровой раковины и шлюпая, проглатывая ихъ одну за другой и вскидывая влажные и блестящіе глаза то на Левина, то на Татарина. [415]
Левинъ лѣниво ѣлъ непитательное блюдо, любуясь на Облонскаго. Даже Татаринъ, отвинтившій пробку и разливавшій игристое розоватое вино по разлатымъ тонкимъ рюмкамъ, поправляя свой бѣлый галстукъ, съ замѣтной улыбкой удовольствія поглядывалъ на Князя. «Вотъ это кушаютъ, служить весело».
— А ты скученъ? — сказалъ Князь Мишута, выпивая свой бокалъ. — Ты скученъ.
И лицо Облонскаго выразило истинное участіе. Его мучало то, что пріятель и собесѣдникъ его огорченъ. [416]Онъ видѣлъ, что [417]Левину хочется говорить о ней, и онъ началъ, разчищая ему дорогу:
— Чтоже, ты поѣдешь нынче вечеромъ къ Щербацкимъ? — сказалъ онъ, [418]отодвигая пустыя раковины и придвигая сыръ. [419]
— Да, я думаю, даже непремѣнно поѣду, хотя мнѣ показалось, что Княгиня неохотно звала меня.
— Что ты! Вздоръ какой! Это ея манера. [420]
— Ну, давай же, братецъ, супъ.
— Ну, такъ теперь давай длинный разговоръ.
— Да только я не знаю, говорить ли. Ну да, — сказалъ онъ, кончивъ супъ, — отчего не сказать. Такъ вотъ что. Если бы у тебя была сестра любимая, и я бы хотѣлъ жениться. Посовѣтовалъ ли бы ты ей выдти за меня?
— Я? Обѣими руками, но, къ несчастью, у меня нѣтъ сестры, а есть свояченица.
— Да я про нее и говорю, — рѣшительно сказалъ Левинъ. — Такъ скажи.
Румянецъ дѣтской покрылъ лобъ, уши и шею Ордынцева, когда онъ сказалъ это. [421]
— Про нее? — сказалъ Князь Мишута. — Но мнѣ нужно знать прежде твои планы. Ты, кажется, имѣлъ время рѣшить.
— Да, но я боюсь, ужасъ меня беретъ, я боюсь, что мнѣ откажутъ. Я всетаки надѣюсь, но тогда ужъ...
— Ну да, ну да, [422]— сіяя добродушной улыбкой, поддакивалъ Князь Мишута.
— И до сихъ поръ я не знаю, чего мнѣ ждать. Про себя я знаю.... да, это я знаю... — Онъ вдругъ сердито взглянулъ на вошедшаго Татарина и перемѣнилъ Русскую рѣчь на Французскую. — Я знаю, что я не любилъ другой женщины и, должно быть, не буду любить. [423]
— Ну да, ну да, — говорилъ Степанъ Аркадьичъ, и лицо его сіяло [424]все больше и больше, и онъ, не спуская глазъ съ Левина, подвинулъ къ себѣ серебряное блюдо съ тюрбо. [425]
— Ну что ты, какъ братъ, какъ отецъ, сказалъ бы мнѣ? Чего я могу ждать?
— Я? Я бы сказалъ, что я лучше ничего не желаю и что вѣроятности большія есть за то, что тебя примутъ.
— Ты думаешь? А если отказъ? Вѣдь это ужасно.
Онъ свалилъ себѣ рыбу на тарелку, чтобы не развлекать Князя Мишуту, начавшаго было класть.
— Послушай однако, — сказалъ [426]Князь Мишута, кладя свою пухлую руку на локоть [427]Левина, хотѣвшаго ѣсть безъ соуса. — Постой, ты соуса возьми. Пойми однако, что можетъ быть такое положеніе; я не говорю, что оно есть, но оно можетъ быть. Ты любишь дѣвушку и боишься поставить сразу судьбу на карту. Она любитъ и горда и тоже боится. И вы все выжидаете, и родители тоже ждутъ. Ну, подай другую, — обратился онъ къ слугѣ, доливавшему бокалы и вертѣвшемуся около нихъ именно тогда, когда его не нужно было.
— Да, если ты такъ говоришь, [428]— бросая вилку, сказалъ [429]Левинъ.
— Я не говорю, что это есть, это можетъ быть. Но ты [430]кушай.
Онъ [431]подвинулъ ему блюдо.
— Ты не въ присутствіи, [432]Мишута, ты не ограждай своей рѣчи. А если ты меня любишь, чему я вѣрю, скажи прямо, просто. Сколько шансовъ у меня успѣха?
— Да ты вотъ какіе вопросы задаешь! [433]На твоемъ мѣстѣ я бы сдѣлалъ предложеніе, — сказалъ онъ.
— Ну, ты дипломатъ, я знаю. Ты не хочешь сказать прямо, но скажи, есть ли кто другой, котораго я могъ бы опасаться.
— Ну, это еще труднѣе задача; но я скажу тебѣ, что есть. Нынѣшнюю зиму Князь [434]Усманской Алексѣй часто ѣздитъ, знаешь. И я бы на твоемъ мѣстѣ рѣшалъ дѣло скорѣе.
— Ну и что?
— Да ничего, я только совѣтовалъ бы рѣшать дѣло скорѣе. [435]
— Но кто это такое и что такое этотъ Уворинъ, я понятія не имѣю. И что же, онъ очень ухаживаетъ?
— И да и нѣтъ. Уворинъ — это очень замѣчательный человѣкъ, и онъ долженъ нравиться женщинамъ.
— Отчего же, что онъ такое? — торопливо, горячо спрашивалъ Левинъ, дергая за руку Князя Мишуту, доѣдавшаго свое блюдо.
— Ты нынче увидишь его. Вопервыхъ, онъ хорошъ, вовторыхъ, онъ джентельменъ въ самомъ высокомъ смыслѣ этаго слова, потомъ онъ уменъ, поэтъ и славный, славный малый.
Левинъ вздохнулъ. Какъ онъ любилъ борьбу въ жизни вообще, такъ онъ не допускалъ ея возможности въ любви.
— Такъ ты говоришь, что есть шансы, — сказалъ онъ, задумчиво выпивая свой бокалъ.
— Вотъ что я тебѣ скажу: моя жена удивительная женщина. Ты вѣдь ее знаешь. [436]Она не глупа, то, что называется умомъ въ свѣтѣ, но она необыкновенная женщина. — [437]Князь Мишута вздохнулъ и помолчалъ минутку, вспомнивъ о своихъ отношеніяхъ съ женою. — Но у нее есть даръ провидѣнія. Не говоря о томъ, что она на сквозь видитъ людей, она знаетъ, что будетъ, особенно въ отношеніи браковъ. Она, напримѣръ, предсказала, что N выдетъ за S., [438]и такъ и вышло, и она на твоей сторонѣ.
— Она меня любитъ. [439]О, она прелесть! Если бы я могъ любить больше Катерину Александровну, чѣмъ я ее люблю, то я любилъ бы ее за то, что она сестра твоей жены.
— Ну такъ она мало того что любитъ тебя, она говоритъ, что Кити будетъ твоей женой непремѣнно.
— Будетъ моей женой, — повторилъ [440]Левинъ, и лицо его вдругъ просіяло, расплылось улыбкой, той, которая близка къ слезамъ умиленія.
— Что бы тамъ не было, это будетъ, она говоритъ, и это будетъ хорошо, потому что онъ чистый человѣкъ.
Левинъ молчалъ. Улыбка расплылась до слезъ. Онъ сталъ сморкаться.
— Ну, какже я радъ, что мы съ тобой поговорили.
— Да, такъ ты будешь нынче. И я пріѣду. [441]Мнѣ только нужно съѣздить въ одно мѣсто, да, нужно.
— Я не умѣю говорить. Во мнѣ что-то есть непріятное.
— Хочешь, я тебѣ скажу твой недостатокъ. Ты резонеръ. Ты оскорбился?
— Нѣтъ, можетъ быть, это правда. [442]Это твоя жена говоритъ?
414
415
418
419
<— Ты скученъ, и глаза блестятъ.
— Я не могу быть покоенъ.
— Скажи мнѣ.
— Можно ли?
— Я вѣрный другъ, и все очень просто.>
420
— Какая же?
— Ты знаешь, это щекотливый вопросъ, особенно мнѣ, какъ родному; но я тебѣ только то скажу, что я часто думалъ. Въ нашемъ кругу отношенія мущины и дѣвушки очень неопредѣленны. — <Степанъ Аркадьичъ> Князь Мишута не переставалъ улыбаться, говоря это. <Ордынцевъ> Левинъ смотрѣлъ на него во всѣ глаза, съ удовольствіемъ ожидая, что будетъ. — Я тебѣ про себя скажу: когда я хотѣлъ жениться на Долли, я рѣшительно не зналъ, къ кому я долженъ обратиться — къ матери, къ отцу, къ ней самой или къ свахѣ.
— Я думаю, что всегда надо обратиться къ ней самой.
— Почему ты думаешь? Позволь, нашъ народный обычай состоитъ въ томъ, что родители обращаются къ родителямъ.
— И то нѣтъ. Родители черезъ сватовъ обращаются къ родителямъ.
— Ну, хорошо, это всё равно. Такъ вотъ нашъ обычай. Мы въ нашемъ кругу его не держимся. Французскій обычай состоитъ въ томъ, что родные устраиваютъ дѣло между собой или женихъ обращается къ родителямъ. Въ Англіи молодые люди знаются сами. Теперь мы свое бросили и не пристали ни къ Англіи, ни къ Франціи.
— Да, но здравый смыслъ говоритъ, что жениться молодымъ людямъ, и потому это ихъ дѣло, а не родителей.
— Да, это хорошо говорить, а выходитъ, что молодой человѣкъ — я положимъ — встрѣчаю Долли на балахъ, я хочу сблизиться съ нею, хоть не узнать ее, потому что это вздоръ — узнать дѣвушку нельзя, — но узнать самое важное — нравлюсь ли я ей. Что же мнѣ дѣлать? Я ѣду въ домъ. Ну, чтоже выходитъ? Тамъ разсуждай, какъ хочешь, а если ты ѣздилъ 10 разъ въ домъ и не сдѣлалъ предложеніе, ты компрометировалъ, ты виноватъ. А если ты не ѣздилъ въ домъ, то ты не можешь сдѣлать предложеніе, такъ что выходитъ: первый разъ ты поѣхалъ въ домъ, ты надѣлъ вѣнецъ.
— Я не нахожу вовсе.
— Какже ты находишь? Ну, а опять, если ты сдѣлалъ предложеніе матери или отцу, ты оскорбилъ дочь; если ты сдѣлалъ предложеніе дочери, ты оскорбилъ родителей, вообще путаница. Ты долженъ по телеграфу одновременно сдѣлать предложеніе родителямъ и дочери.
— И потому я этаго ничего не соображаю и не хочу знать. Если я буду дѣлать предложеніе, то я сдѣлаю его той, на комъ я хочу жениться. Но, признаюсь, прежде я хочу знать, могу ли расчитывать на согласіе, и для этаго буду ѣздить въ домъ, и мнѣ все равно, скажутъ ли, что компрометирую, какъ ты говоришь, или нѣтъ. Я тебѣ скажу прямо, не стану beat about the bush [говорить обиняками]. Я желаю сдѣлать предложеніе твоей свояченицѣ.
421
— Я ѣздилъ прошлую зиму къ нимъ въ домъ и нынче поѣду и не сдѣлаю предложенья, потому что я не умѣю, какъ другіе опытные въ этомъ дѣлѣ люди.
422
— Не умѣю говорить обиняками такія рѣчи, изъ которыхъ бы я видѣлъ, чего мнѣ ждать.
425
433
436