Войдя наверхъ, чтобы одѣться для вечера, она, взглянувъ въ зеркало, съ радостью замѣтила, что она въ одномъ изъ своихъ хорошихъ дней и въ полномъ обладаніи всѣхъ своихъ силъ, что ей такъ нужно было для предстоящаго сраженія: она чувствовала въ себѣ внѣшнюю тишину и свободную грацію движеній и холодную мраморность, которую она любила въ себѣ. Въ половинѣ осьмаго, гораздо ранѣе обыкновеннаго пріѣзда гостей, лакей доложилъ:
— Константинъ Дмитричъ Левинъ.
Княгиня еще была въ своей комнатѣ, и Князь не выходилъ.
«Такъ и есть», подумала Кити, и вся кровь прилила ей къ сердцу. Она ужаснулась на свою блѣдность, взглянувъ въ зеркало. Она знала, что онъ затѣмъ и пріѣхалъ раньше, чтобы застать ее одну и сдѣлать предложеніе. [492]
«Боже мой, неужели это я сама должна рѣшить этотъ вопросъ? — подумала она. — Отчего ни мама, ни папа, отчего мнѣ не прикажутъ: дѣлай это или это. И потомъ такъ скоро. Ну, что я скажу ему? Неужели я скажу ему, что я его не люблю. Это будетъ неправда. Скажу, что люблю. И это неправда. А все-таки надо рѣшить, [493]но зачѣмъ такъ вдругъ, такъ скоро! Но всетаки надо идти, пока не вышла maman».
Она [494]уже подходила къ дверямъ большой гостиной и слышала его шаги, но рѣшительно не знала, что она скажетъ ему.
Онъ думалъ и чувствовалъ хотя не тоже, что она, но столь же мучительное и тяжелое.
«Зачѣмъ, и неужели необходимо это страданіе нравственное, — думалъ онъ, — для человѣка, который хочетъ сдѣлать самое законное простое дѣло — взять жену. А чтожъ дѣлать? Ҍздить въ домъ, выжидать. И такъ [495]Облонскій далъ мнѣ замѣтить, что я долженъ былъ давно сдѣлать предложеніе, что я компрометировалъ. A мнѣ нужно знать, есть ли надежда? И вотъ теперь я, ничего не зная, не видавъ ее 8 мѣсяцевъ, рѣшаюсь сказать это слово. Рѣшаюсь получить отказъ — позоръ. [496]И я долженъ самъ сдѣлать этотъ страшный вопросъ, отчего не другіе за меня? [497]Все лучше, чѣмъ это мученье нерѣшительности, — думалъ Левинъ, входя въ гостиную. — И для нея это легче. Пускай же такъ и будетъ. [498]Заикнусь ли, не заикнусь, я скажу». [499]
Едва онъ вошелъ въ пустую гостиную, какъ услыхалъ звукъ ручки двери и увидалъ ее въ сѣромъ [500]платьѣ, входившую въ гостиную.
— Вы не устали послѣ вашихъ [501]подвиговъ на льду? — сказала она, съ улыбкой подавая ему руку.
— Я не во время, кажется? слишкомъ рано. [502]Но я только того и хотѣлъ застать васъ одну, — сказалъ онъ, [503]не садясь и не глядя на нее, чтобы не потерять смѣлости.
— Садитесь, Константинъ Дмитричъ, мы всегда рады вамъ, [504]— говорила она, сама не зная, что говорятъ ея губы.
Онъ взглянулъ на нее, [505]и она поняла по этому умному, все вдругъ понимающему взгляду, что нельзя было [506]говорить пустяковъ теперь. Она покраснѣла, [507]взяла альбомъ, лежавшій на столѣ, и стала открывать и закрывать застежку.
— Я сказалъ вамъ, что не знаю, надолго ли я пріѣхалъ....
«Какъ онъ помнить всѣ свои слова, — подумала она, — это непріятно».
— Что это отъ васъ зависитъ....
Она все ниже и ниже склоняла голову и не знала, что она отвѣтитъ на приближающееся. И еще ничего не случилось, но ей всей душой было жалко его — и себя.
— Можетъ быть, я съумасшедшій и надѣюсь на то, чего нельзя. — Лицо его дѣлалось все мрачнѣе и мрачнѣе. — Я пріѣхалъ за тѣмъ, чтобы предложить вамъ себя, свою руку, свою любовь. — А ... быть моей женой.
Онъ поглядѣлъ на нее изъ-подъ опущенныхъ бровей такъ, какъ будто ждалъ только отказа. Она тяжело [508]дышала, не глядя на него; но какъ только онъ замолкъ, она подняла свои [509]свѣтлые, ясные глаза прямо на него и, увидавъ его [510]холодное, почти злое выраженіе, тотчасъ же отвѣчала то, что непосредственно пришло ей.
— Ахъ, зачѣмъ вы это говорите. Я не... Это нельзя, это невозможно, простите меня...
Онъ видѣлъ, что она съ трудомъ удерживаетъ слезы. <Какъ онъ сидѣлъ, такъ и остался, ухватясь обѣими руками за ручки креселъ и уставившись за уголъ висящаго со стола ковра, и на лицѣ его остановилась злая усмѣшка надъ самимъ собой.
«Еще бы, какже это могло быть?» [511]думалъ онъ, не поднимая глазъ, сидя неподвижно передъ ней и чувствуя, какъ, точно волны, наплывала и сплывала краска на его лицѣ.
Молчаніе продолжалось съ секунду. Наконецъ онъ поднялъ глаза. Онъ сказалъ:
— Простите меня, — и хотѣлъ встать, но она тоже начала говорить: [512]
— Константинъ Дмитричъ, будьте великодушны, [513]я такъ привыкла смотрѣть на васъ какъ на друга...
— Не говорите, — проговорилъ отрывисто, всталъ [514]и хотѣлъ уйти.
Но въ это самое время вышла Княгиня, [515]недовольная, но улыбающаяся своей четверговой улыбкой. Она сѣла и тотчасъ же спокойно начала говорить о томъ, что ей не было интересно и потому не могло быть ни для кого интересно. Онъ сѣлъ опять, ожидая пріѣзда гостей, чтобы уѣхать незамѣтно . [516]
Минутъ черезъ пять вошла пріѣхавшая подруга Кити, прошлую зиму вышедшая замужъ, извѣстная умница и болтушка Графиня Нордстонъ.
Графиня Нордстонъ была сухая, желтая, съ черными блестящими глазами, [517]болѣзненная и нервная женщина. Она любила Кити всей силой своей души, восхищалась, гордилась ею. [518]Любовь ея къ Кити, какъ всегда любовь замужнихъ къ дѣвушкамъ, выражалась только въ одномъ — въ желаніи выдать Кити по своему идеалу счастья замужъ. Левинъ, котораго она часто у нихъ видала, прежде былъ ей противенъ и непріятенъ, какъ [519]что то странное и чуждое, но теперь, когда онъ мѣшалъ ея плану выдать Кити за Удашева, она еще болѣе не благоволила къ нему. Ея постоянное и любимое занятіе при встрѣчѣ съ нимъ состояло въ томъ, чтобы шутить надъ нимъ.
— Я люблю, когда онъ съ высоты своего величія смотритъ на меня и или прекращаетъ свой умный разговоръ со мной, потому что я глупа и мнѣ не по силамъ, или онъ снисходитъ до меня; я это очень люблю: снисходить. Я очень рада, что онъ меня терпѣть не можетъ.
Она была права, потому что дѣйствительно Левинъ терпѣть не могъ и презиралъ ее за то, чѣмъ она [520]гордилась и что въ достоинство себѣ ставила, — за ея утонченное свѣтское образованіе. [521]«Какъ онѣ не понимаютъ, — думалъ онъ часто про нее, — что эту свѣтскую притворную манеру мы [522]любимъ въ женщинахъ привлекательныхъ. Это покровъ таинственности на красотѣ; а она, эта дура (Левинъ былъ всегда рѣзокъ въ своихъ мысляхъ), безъ красоты, безъ граціи, даже безъ здоровья, думаетъ этой то слабостью, свѣтскостью, безъ прелести, щеголять одною ею».
Между Нордстонъ и Левинымъ существовало то нерѣдко встрѣчающееся въ свѣтѣ отношеніе, что два человѣка, оба хорошіе и умные, презираютъ другъ друга всѣми силами души, презираютъ до такой степени, что не могутъ даже серьезно обращаться другъ съ другомъ и не могутъ даже быть оскорблены одинъ другимъ.
Графиня Нордстонъ тотчасъ же накинулась на Левина.
— А! Константинъ Дмитричъ! Опять пріѣхали въ нашъ развратный Вавилонъ, — сказала она, подавая ему крошечную желтую руку и вспоминая прошлогоднія еще его слова, что Москва есть Вавилонъ. — Что, Вавилонъ исправился или вы [523]испортились, — прибавила она, съ [524]усмѣшкой оглядываясь на Кити.
— Я очень польщенъ, Графиня, тѣмъ, что вы такъ помните мои слова, — отвѣчалъ Левинъ, сейчасъ же по привычкѣ входя въ свое шуточное враждебное отношеніе къ Графинѣ Нордстонъ. — Вѣрно, они на васъ очень сильно дѣйствуютъ.
492
Зачеркнуто: и она знала, что она должна отказать ему. «Нѣтъ, это невозможно», подумала она и пошла къ матери.
— Мама! вы выйдете къ Левину? — сказала она, стараясь говорить какъ можно проще.
— Все, что ни сдѣлаетъ, все глупо. — сердито сказала княгиня. — Разумѣется, — и пошла въ гостиную.
499
500
— Мама сейчасъ выйдетъ, — сказала она садясь.> <въ темномъ, лиловатомъ съ чернымъ платьѣ съ че[пчикомъ?]> вмѣсто Кити старую Княгиню съ строгимъ и нѣсколько насмѣшливымъ лицомъ.
— Очень мило съ вашей стороны, что вы насъ не забываете, Константинъ Дмитричъ, что
506
507
511
— Вы простите меня, я очень, очень жалѣю, что доставилъ вамъ эту непріятную минуту.
513
516
Левинъ взглянулъ на Кити и почувствовалъ на себѣ этотъ умный, быстрый, проницающій всѣ малѣйшія подробности ея выраженія [взглядъ]; она смутилась и холодно поздоровалась съ нимъ. «Да, я былъ съумашедшій, — сказалъ онъ самъ себѣ. — И они всѣ врали — и братъ и Облонскій. Этаго не могло быть».