Такъ до тѣхъ поръ, пока всѣ стали разъѣзжаться, просидѣли вдвоемъ Татьяна и Балашевъ. Михаилъ Михайловичъ ни разу не взглянулъ на нихъ. Онъ говорилъ о миссіи — это занимало его — и, уѣхавъ раньше другихъ, только cказалъ:
— Я пришлю карету, мой другъ.
Татьяна вздрогнула, хотѣла что то сказать: — Ми... —, но Михаилъ Михайловичъ ужъ шелъ къ двери. Но зналъ, что сущность несчастія совершилась.
Съ этаго дня Татьяна Сергѣевна не получала ни однаго приглашенья на балы и вечера большого свѣта.
II. [91]
Прошло 3 мѣсяца. [92]
Стояло безночное Петербургское лѣто, всѣ жили по деревнямъ, на дачахъ и на водахъ за границей. Михаилъ Михайловичъ оставался въ Петербургѣ по дѣламъ своей службы избраннаго имъ любимаго занятія миссіи на востокѣ. Онъ жилъ въ Петербургѣ и на дачѣ въ Царскомъ, гдѣ жила его жена. Михаилъ Михайловичъ все рѣже и рѣже бывалъ послѣднее время на дачѣ и все больше и больше погружался въ работу, выдумывая ее для себя, несмотря на то, что домашній докторъ находилъ его положеніе здоровья опаснымъ и настоятельно совѣтовалъ ѣхать въ Пирмонтъ. Докторъ Гофманъ былъ другъ Михаила Михайловича. Онъ любилъ, несмотря на все занятое время, засиживаться у Ставровича.
— Я еще понимаю нашихъ барынь, онѣ любятъ становиться къ намъ, докторамъ, въ положеніе дѣтей — чтобъ мы приказывали, а имъ бы можно не послушаться, скушать яблочко, но вы знаете о себѣ столько же, сколько я. Неправильное отдѣленіе желчи — образованіе камней, отъ того раздраженіе нервной системы, оттого общее ослабленіе и большое разстройство, circulus viciosus, [93]и выходъ одинъ — измѣнить наши усложненныя привычки въ простыя. Ну, поѣзжайте въ Царское, поѣзжайте на скачки. Держите пари, пройдитесь верстъ 5, посмотрите...
— Ахъ да, скачки, — сказалъ Михаилъ Михайловичъ. — Нѣтъ, ужъ я въ другой разъ, а нынче дѣло есть.
— Ахъ, чудакъ.
— Нѣтъ, право, докторъ, — мямля проговорилъ Михаилъ Михайловичъ, — не хочется. Вотъ дайте срокъ, я къ осѣни отпрошусь у Государя въ отпускъ и съѣзжу въ деревню и въ Москву. Вы знаете, что при Покровскомъ монастырѣ открыта школа миссіонеровъ. Очень, очень замѣчательная.
Въ передней зазвѣнѣлъ звонокъ, и только что входилъ Директоръ, старый пріятель Михаила Михайловича, въ передней раздался другой звонокъ. Директоръ, стально-сѣдой сухой человѣкъ, заѣхалъ только затѣмъ, чтобы представить Англичанина миссіонера, пріѣхавшаго изъ Индіи, и второй звонокъ былъ миссіонеръ. Михаилъ Михайловичъ принялъ того и другаго и сейчасъ же вступилъ съ Англичаниномъ въ оживленную бесѣду. Директоръ вышелъ вмѣстѣ съ докторомъ. Докторъ и Директоръ остановились на крыльцѣ, дожидаясь кучера извощичьей коляски Директора, который торопливо отвязывалъ только что подвязанные торбы.
— Такъ нехорошо? — сказалъ Директоръ.
— Очень, — отвѣчалъ докторъ. — Если бы спокойствіе душевное, я бы ручался за него.
— Да, спокойствіе, — сказалъ директоръ. — Я тоже ѣздилъ въ Карлсбадъ, и ничего, оттого что я не спокоенъ душою.
— Ну да, иногда еще можно, a гдѣжъ Михаилу Михайловичу взять спокойствіе съ его женушкой. [94]
Докторъ молчалъ, глядя впередъ на извощика, поспѣшно запахивающего и засовывающаго мѣшокъ съ овсомъ подъ сидѣнье. [95]
— Да, да, не по немъ жена, — сказалъ Директоръ. [96]
— Вы, вѣрно, на дачу, — сказалъ Докторъ.
— Да, до свиданья. Захаръ, подавай.
И оба разъѣхались. Директоръ ѣхалъ и съ удовольствіемъ думалъ о томъ, какъ хорошо устроиваетъ судьба, что не все дается одному. Пускай Михаилъ Михайловичъ моложе его, имѣетъ доклады у Государя и тонъ, что онъ пренебрегаетъ почестями, хотя черезъ двѣ получилъ Владимира, за то въ семейной жизни онъ упалъ такъ низко.
Докторъ думалъ, какъ ужасно устроила судьба жизнь такого золотаго человѣка, какъ Михаилъ Михайловичъ. Надо было ему [97]это дьявольское навожденіе — женитьбы и такой женитьбы. Какъ будто для того только, чтобъ втоптать его въ грязь передъ такими людьми, какъ этотъ директоръ.
III. [98]
Иванъ Балашевъ обѣдалъ въ артели своего полка раньше обыкновеннаго. Онъ сидѣлъ въ растегнутомъ надъ бѣлымъ жилетомъ сюртукѣ, облокотившись обѣими руками на столъ, и, ожидая заказаннаго обѣда, читалъ на тарелкѣ французскій романъ.
— Ко мнѣ чтобъ Кордъ сейчасъ пришелъ сюда, — сказалъ онъ слугѣ.
Когда ему подали супъ въ серебряной мисочкѣ, онъ вылилъ себѣ на тарелку. Онъ доѣдалъ супъ, когда въ столовую вошли офицерикъ и статскій.
Балашевъ взглянулъ на нихъ и отвернулся опять, будто не видя.
— Что, подкрѣпляешься на работу, — сказалъ офицеръ, садясь подлѣ него.
— Ты видишь.
— А вы не боитесь потяжелѣть, — сказалъ толстый, пухлый штатскій, садясь подлѣ молодаго офицера.
— Что? — сердито сказалъ Балашевъ?
— Не боитесь потяжелѣть?
— Человѣкъ, подай мой хересъ, — сказалъ Балашевъ не отвѣчая штатскому.
Штатскій спросилъ у офицера, будетъ ли онъ пить, и, умильно глядя на него, просилъ его выбрать.
Твердые шаги послышались въ залѣ, вошелъ молодчина Ротмистръ и ударилъ по плечу Балашева.
— Такъ умно, [1 неразобр.].Я за тебя держу съ Голицынымъ.
Вошедшій точно также сухо отнесся къ штатскому и офицерику, какъ и Балашевъ. Но Балашевъ весело улыбнулся Ротмистру.
— Что же ты вчера дѣлалъ? — спросилъ онъ.
— Проигралъ пустяки.
— Пойдемъ, [99]я кончилъ, — сказалъ Балашевъ.
И, вставъ, они пошли къ двери. Ротмистръ громко, не стѣсняясь, сказалъ:
— Эта гадина какъ мнѣ надоѣла. И мальчишка жалокъ мнѣ. Да. Я больше не буду ѣсть. Ни шампанскаго, ничего.
Въ бильярдной никого не было еще, они сѣли рядомъ. Ротмистръ выгналъ маркера.
Кордъ Англичанинъ пришелъ и на вопросъ Балашева о томъ, какъ лошадь Tiny, получилъ отвѣтъ, что весела и ѣстъ кормъ, какъ слѣдуетъ ѣсть честной лошади.
— Я приду, когда вести, — сказалъ Балашевъ и отправился къ себѣ, чтобъ переодѣться во все чистое и узкое для скачки. Ротмистръ пошелъ съ нимъ и легъ, задравъ ноги на кровать, пока Балашевъ одѣвался. Товарищъ сожитель Балашева Несвицкой спалъ. Онъ кутилъ всю прошлую ночь. Онъ проснулся.
— Твой братъ былъ здѣсь, — сказалъ онъ Балашеву. — Разбудилъ меня, чортъ его возьми, сказалъ, что придетъ опять. Это кто тутъ? Грабе? Послушай, Грабе. Чтобы выпить послѣ перепою? Такая горечь, что...
— Водки лучше всего. Терещенко, водки барину и огурецъ.
Балашевъ вышелъ въ подштанникахъ, натягивая въ шагу.
— Ты думаешь, это пустяки. Нѣтъ, здѣсь надо, чтобъ было узко и плотно, совсѣмъ другое, вотъ славно. — Онъ поднималъ ноги. — Новые дай сапоги.
Онъ почти одѣлся, когда пришелъ братъ, такой же плѣшивый, съ серьгой, коренастый и курчавый.
— Мнѣ поговорить надо съ тобой.
— Знаю, — сказалъ Иванъ Балашевъ, покраснѣвъ вдругъ.
— Ну, секреты, такъ мы уйдемъ.
— Не секреты. Если онъ хочетъ, я при нихъ скажу.
— Не хочу, потому что знаю все, что скажешь, и совершенно напрасно.
— Да и мы всѣ знаемъ, — сказалъ выходя изъ за перегородки въ красномъ одѣялѣ Несвицкій.
— Ну, такъ что думаютъ тамъ, мнѣ все равно. А ты знаешь лучше меня, что въ этихъ дѣлахъ никого не слушаютъ люди, а не червяки. Ну и все. И пожалуйста, не говори, особенно тамъ.
Всѣ знали, что рѣчь была о томъ, что [100]тотъ, при комъ состоялъ старшій братъ Балашева, былъ недоволенъ тѣмъ, что Балашевъ компрометировалъ Ставровичъ.
91
Скачки.
Яхта.
<На водахъ.> Въ Швейцаріи.
На водахъ Михаилъ Михайловичъ и Ордынцевъ и Кити.
Михаилъ Михайловичъ ѣдетъ домой.