Он предлагает ей оставить мужа и открыто соединить их жизни. Она чуть слышно отвечает, что их жизни соединены и так...
Он уверяет, что надо совсем соединить! Она "с грустною насмешкой над безвыходностью своего положения" спрашивает: да разве есть выход из такого положения, да разве ж он есть? "Разве я не жена своего мужа?"
Он уверяет, что нужно решиться. Что это для нее все равно будет лучше, чем то ужасное положение, в котором она живет, да и вообще "я ведь вижу, как ты мучаешься всем, и светом, и сыном, и мужем".
"- Ах, только не мужем, - с простою усмешкой сказала она. - Я не знаю, я не думаю о нем. Его нет.
- Ты говоришь не искренно. Я знаю тебя. Ты мучаешься и о нем.
- Да он и не знает, - сказала она, и вдруг яркая краска стала выступать на ее лицо; щеки, лоб, шея ее покраснели, и слезы стыда выступили ей на глаза. - Да и не будем говорить об нем".
Слезы стыда и почему они выступили, мне понятно - беременная от любовника Анна продолжает разыгрывать беспроигрышную карту чистоты и духовности. Принцип прост: гадость делай, но краснеть не забывай. Мне здесь интересно другое - как она ловко воспользовалась моментом и приписала себе то, чего в ней не было и в помине! Ведь она сказала Вронскому правду (редкий случай, кстати) - она действительно и не думает о муже, не мучается им, не переживает из-за него, ей на него глубоко наплевать!
Но Вронский уже успел уверовать в ее святую доброту и сердечность (помните разговор у Бетси про Кити?), поэтому ее слова ("я не думаю о нем. Его нет") он приписывает ее высокой скромности, ее духовному совершенству ("Ты говоришь не искренно. Я знаю тебя. Ты мучаешься и о нем") и горячо уверяет ее в обратном.
Ну так почему бы и не воспользоваться моментом? И она моментально использует ситуацию - соглашается с полезной характеристикой, а заодно и чернит мужа: "Да он и не знает" (ну конечно я мучаюсь об нем, потому что я святая, а он черствый, холодный, равнодушный ко всему человек).
И вот эта-то фраза - фраза матерого манипулятора! - также самоуверенно и бездумно немедленно кладется нерадивыми критиками в копилку против Алексея Александровича.
А между тем это не первый разговор о разводе, который начинает Вронский. Однако каждый раз, как только он заводил об этом разговор, он наталкивался на странное недоумение с ее стороны, как будто она и понятия не имела о такой процедуре, как развод, и как будто она никак не могла понять, о чем он вообще ей говорит.
Но это еще не все.
Вронский отчетливо чувствовал - "как будто, как только она начинала говорить про это, она, настоящая Анна, уходила куда-то в себя и выступала другая, странная, чуждая ему женщина, которой он не любил и боялся и которая давала ему отпор".
Вот и еще одна, совершенно ясная подсказка Толстого истинной сущности Карениной. Две женщины. Одна - добрая, искренняя, глубоко чувствующая. Правда ли это? Нет. Такой она всего лишь показывает себя Вронскому. Но он ей верит, вот почему такую он называет настоящей. И другая - странная, и даже не чужая, а чуждая (колоссальная разница!), которая вызывает в нем страх и которую невозможно любить. Кстати, именно чуждой называла Каренину и Кити.
Которая же из них настоящая? Вторая. Об этом нам говорят поступки Анны. И они еще многое нам скажут о ней. И однажды Вронский тоже это поймет. А пока разговор между ними продолжается. И на этот раз Вронский говорит на удивление не робко, как в прошлые разы, а довольно уверенно - и Анна чувствует это...
Вот Вронский снова убеждает ее, что отныне они не могут оставаться в прежнем положении. Но что же делать? - снова удивляется она все с тою же "легкою насмешливостью". Вронский предлагает ей все рассказать мужу и уйти от него. В ответ на это в ее глазах зажигается "злой свет", и она с неприятной издевкой (поразившей Вронского) начинает пародировать голос и манеры мужа, представляя, что он ей скажет в ответ, и сводя все к тому, что он ее ни за что не отпустит, а скандал хладнокровно замнет. После чего снова поливает мужа ложью и грязью: "Это не человек, а машина, и злая машина, когда рассердится".
Зачем же она чернит мужа? Потому что она перед ним виновата - и именно ему она не может этого простить ("не прощая ему ничего за ту страшную вину, которою она была пред ним виновата"). И дело здесь не только в измене. А еще и в том, что Алексей Александрович является ее полным антиподом - на его белом слишком видно ее черное, и это ее неимоверно раздражает.
*
А между тем прошло уже больше года с тех пор, как Алексей Александрович в полном одиночестве и в страшных душевных мучениях пришел к выводу, что ее увлечение Вронским (а может быть, дело дошло и до измены, с ужасом думает Алексей Александрович) - это дело ее совести. В течение всего этого долгого времени до него постоянно доходят слухи о ее частых встречах с Вронским, а на все его попытки прояснить ситуацию она либо молчит, либо с изумлением делает вид, что говорить не о чем. И все это постоянно жестоко травмирует его психику, постоянно ставит под удар его самолюбие, его человеческое достоинство, его репутацию.