Ага! Стало быть, Анна давно наметила себе Левина...
Они едут к Анне. Но без Вронского. Он остается в клубе из желания проследить за Яшвиным, чтобы тот не натворил глупостей (Яшвин игрок).
Поначалу пьяному Левину идея поехать к Анне (обидчице его жены) кажется прекрасной, и только уже сидя в карете и слегка очнувшись, он подумал: а хорошо ли, правильно ли то, что он едет к этой женщине? Но Стива, почувствовав его колебания, поспешил развеять их уговорами и попытками вызвать в Левине всё ту же привычную жалость к Анне. Однако Левин все-таки продолжает сомневаться в правильности своего решения и пытается отговориться, высказав предположение, что она, верно, дочерью занята, ей будет некогда принимать гостей... На что получает горделивый ответ, что Анна не самка, чтобы только детьми заниматься, и что про дочь "не слышно". (Не слышно про дочь! Вот как...)
Но зато, говорит с восторгом Стива, зато она пишет... детскую книгу! И вообще, утверждает Стива, Анна - это "прежде всего женщина с сердцем", потому что она взяла на воспитание бедную девочку англичанку и содействует всему ее семейству.
Ну, про воспитанницу я уже говорила, тут даже и Вронского сомнения одолели: он ведь прекрасно видел, что Анне глубоко наплевать даже на своих детей, что она их не любит и любить не собирается. Но как при такой катастрофической нелюбви к детям писать детскую книгу?!. Опять фальшивка, опять ложь.
Левин и Стива приезжают. В это время у Анны с визитом (заметим: в отсутствие Вронского) некто господин Воркуев. Надо полагать, очередная очарованная жертва. Они располагаются в кабинете Вронского, и это не случайно - и скоро мы поймем почему.
Стива успевает предупредить Анну, что к ней с визитом Левин, после чего они проходят в тот самый кабинет. Кабинет полуосвещен - он полутемный, и это очень важная деталь. В кабинете горят всего лишь две лампы: одна с абажуром, это общая лампа, а другая - на стене, и освещает она портрет Анны, тот самый, сделанный Михайловым в Италии.
Остановимся на этом. Вот ведь какая штука. Из Италии портрет привезен в деревню, в Воздвиженское, что естественно, однако не оставлен там, а в обязательном порядке взят Анной с собой в Москву и повешен не где-нибудь, а в кабинете Вронского - чтобы хотя бы в качестве портрета все время быть с ним, неустанно напоминать о себе, не выпускать его из нужного состояния, приучать к своему постоянному присутствую в его жизни! Причем повешен портрет не просто так, а с хорошо продуманной подсветкой: романтический полумрак - и яркое пятно с изображением Анны кисти гениального художника! Замечательная конструкция, неизменно способствующая нужному впечатлению.
Именно это Левин и видит в первую минуту, и портрет сразу же потрясает его, он не может оторвать от изображения глаз. Картина, сделанная гением, приводит его в состояние сильного душевного волнения. А через минуту, уже очарованный портретом, он слышит и голос этой женщины, а потом и видит наконец "ту самую женщину портрета" - "на той самой высоте красоты, на которой она была уловлена художником на портрете".
И хотя в жизни она, зорко отмечает Левин, была не так блестяща, но зато она была живой, а уже произведший нужное впечатление портрет невольно заставлял думать о том, что в ней наверняка сокрыта некая дополнительная привлекательность - раз уж она есть в ее портрете.
Такова сила искусства - сила, о которой Анна прекрасно знает и использует на полную мощь. Она произносит какие-то простые, какие-то банальные фразы - и вот уж эти простые слова окрашивается для Левина неким особым значением - значением портрета.
В ее обыкновенных (но, заметим, чрезвычайно, чрезмерно ласковых) словах ему слышится что-то особенное - женщина с портрета витает над реальной Анной, добавляя себя к ее реальному образу: "Я вас давно знаю и люблю, и по дружбе со Стивой и за вашу жену... я знала ее очень мало времени, но она оставила во мне впечатление прелестного цветка, именно цветка. И она уж скоро будет матерью!"
Ну, мы-то с вами уже знаем: если Анна говорит приятное про Кити, значит Кити скоро не поздоровится...
Анна закуривает (она теперь и курит в придачу). Левин то и дело поглядывает на портрет. То на портрет, то на Анну. И тут он видит, как "особенный блеск осветил лицо Анны в то время, как она почувствовала на себе его взгляд". И Левин прекрасно понимает значение этого особенного блеска и... краснеет.