| "I think of the children, and for that reason I would do anything in the world to save them, but I don't myself know how to save them. By taking them away from their father, or by leaving them with a vicious father--yes, a vicious father.... | -- Я помню про детей и поэтому все в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, -- да, с развратным отцом... |
| Tell me, after what...has happened, can we live together? | Ну, скажите, после того... что было, разве возможно нам жить вместе? |
| Is that possible? | Разве это возможно? |
| Tell me, eh, is it possible?" she repeated, raising her voice, "after my husband, the father of my children, enters into a love affair with his own children's governess?" | Скажите же, разве это возможно? -- повторяла она, возвышая голос. -- После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой своих детей... |
| "But what could I do? what could I do?" he kept saying in a pitiful voice, not knowing what he was saying, as his head sank lower and lower. | -- Но что ж делать? Что делать? -- говорил он жалким голосом, сам не зная, что он говорит, и все ниже и ниже опуская голову. |
| "You are loathsome to me, repulsive!" she shrieked, getting more and more heated. "Your tears mean nothing! | -- Вы мне гадки, отвратительны!-- закричала она, горячась все более и более. -- Ваши слезы -- вода! |
| You have never loved me; you have neither heart nor honorable feeling! | Вы никогда не любили меня; в вас нет ни сердца, ни благородства! |
| You are hateful to me, disgusting, a stranger--yes, a complete stranger!" With pain and wrath she uttered the word so terrible to herself--_stranger_. | Вы мне мерзки, гадки, чужой, да, чужой! -- с болью и злобой произнесла она это ужасное для себя слово чужой. |
| He looked at her, and the fury expressed in her face alarmed and amazed him. | Он поглядел на нее, и злоба, выразившаяся на ее лице, испугала и удивила его. |
| He did not understand how his pity for her exasperated her. | Он не понимал того, что его жалость к ней раздражала ее. |
| She saw in him sympathy for her, but not love. | Она видела в нем к себе сожаленье, но не любовь. |
| "No, she hates me. | "Нет, она ненавидит меня. |
| She will not forgive me," he thought. | Она не простит", -- подумал он. |
| "It is awful! awful!" he said. | -- Это ужасно! Ужасно!-- проговорил он. |
| At that moment in the next room a child began to cry; probably it had fallen down. Darya Alexandrovna listened, and her face suddenly softened. | В это время в другой комнате, вероятно упавши, закричал ребенок; Дарья Александровна прислушалась, и лицо ее вдруг смягчилось. |
| She seemed to be pulling herself together for a few seconds, as though she did not know where she was, and what she was doing, and getting up rapidly, she moved towards the door. | Она, видимо, опоминалась несколько секунд, как бы не зная, где она и что ей делать, и, быстро вставши, тронулась к двери. |
| "Well, she loves my child," he thought, noticing the change of her face at the child's cry, "my child: how can she hate me?" | "Ведь любит же она моего ребенка, -- подумал он, заметив изменение ее лица при крике ребенка, -моего ребенка; как же она может ненавидеть меня?" |
| "Dolly, one word more," he said, following her. | -- Долли, еще одно слово, -- проговорил он, идя за нею. |
| "If you come near me, I will call in the servants, the children! | -- Если вы пойдете за мной, я позову людей, детей! |
| They may all know you are a scoundrel! | Пускай все знают, что вы подлец! |
| I am going away at once, and you may live here with your mistress!" | Я уезжаю нынче, а вы живите здесь с своею любовницей! |
| And she went out, slamming the door. | И она вышла, хлопнув дверью. |
| Stepan Arkadyevitch sighed, wiped his face, and with a subdued tread walked out of the room. | Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо и тихими шагами пошел из комнаты. |
| "Matvey says she will come round; but how? | "Матвей говорит: образуется; но как? |
| I don't see the least chance of it. | Я не вижу даже возможности. |
| Ah, oh, how horrible it is! | Ах, ах, какой ужас! |
| And how vulgarly she shouted," he said to himself, remembering her shriek and the words--" scoundrel" and "mistress." "And very likely the maids were listening! | И как тривиально она кричала, -- говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. -- И, может быть, девушки слыхали! |
| Horribly vulgar! horrible!" | Ужасно тривиально, ужасно". |
| Stepan Arkadyevitch stood a few seconds alone, wiped his face, squared his chest, and walked out of the room. | Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты. |
| It was Friday, and in the dining room the German watchmaker was winding up the clock. | Была пятница, и в столовой часовщик-немец заводил часы. |
| Stepan Arkadyevitch remembered his joke about this punctual, bald watchmaker, "that the German was wound up for a whole lifetime himself, to wind up watches," and he smiled. | Степан Аркадьич вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что немец "сам был заведен на всю жизнь, чтобы заводить часы", -- и улыбнулся. |
| Stepan Arkadyevitch was fond of a joke: | Степан Аркадьич любил хорошую шутку.
|