| Он втянул голову в плечи и хотел иметь жалкий и покорный вид, но он все-таки сиял свежестью и здоровьем. |
| In a rapid glance she scanned his figure that beamed with health and freshness. | Она быстрым взглядом оглядела с головы до ног его сияющую свежестью и здоровьем фигуру. |
| "Yes, he is happy and content!" she thought; "while I... | "Да, он счастлив и доволен!-- подумала она, -- а я?!. |
| And that disgusting good nature, which every one likes him for and praises--I hate that good nature of his," she thought. | И эта доброта противная, за которую все так любят его и хвалят; я ненавижу эту его доброту", -- подумала она. |
| Her mouth stiffened, the muscles of the cheek contracted on the right side of her pale, nervous face. | Рот ее сжался, мускул щеки затрясся на правой стороне бледного, нервного лица. |
| "What do you want?" she said in a rapid, deep, unnatural voice. | -- Что вам нужно? -- сказала она быстрым, не своим, грудным голосом. |
| "Dolly!" he repeated, with a quiver in his voice. "Anna is coming today." | -- Долли! -- повторил он с дрожанием в голосе. -Анна приедет сегодня. |
| "Well, what is that to me? | -- Ну что же мне? |
| I can't see her!" she cried. | Я не могу ее принять! -- вскрикнула она. |
| "But you must, really, Dolly..." | -- Но надо же, однако, Долли... |
| "Go away, go away, go away!" she shrieked, not looking at him, as though this shriek were called up by physical pain. | -- Уйдите, уйдите, уйдите! -- не глядя на него, вскрикнула она, как будто крик этот был вызван физическою болью. |
| Stepan Arkadyevitch could be calm when he thought of his wife, he could hope that she would _come round_, as Matvey expressed it, and could quietly go on reading his paper and drinking his coffee; but when he saw her tortured, suffering face, heard the tone of her voice, submissive to fate and full of despair, there was a catch in his breath and a lump in his throat, and his eyes began to shine with tears. | Степан Аркадьич мог быть спокоен, когда он думал о жене, мог надеяться, что все образуется, по выражению Матвея, и мог спокойно читать газету и пить кофе; но когда он увидал ее измученное, страдальческое лицо, услыхал этот звук голоса, покорный судьбе и отчаянный, ему захватило дыхание, что-то подступило к горлу, и глаза его заблестели слезами. |
| "My God! what have I done? | -- Боже мой, что я сделал! |
| Dolly! | Долли! |
| For God's sake! | Ради бога! |
| You know...." He could not go on; there was a sob in his throat. | Ведь... -- он не мог продолжать, рыдание остановилось у него в горле. |
| She shut the bureau with a slam, and glanced at him. | Она захлопнула шифоньерку и взглянула на него. |
| "Dolly, what can I say? | -- Долли, что я могу сказать?.. |
| One thing: forgive...Remember, cannot nine years of my life atone for an instant...." | Одно: прости, прости... Вспомни, разве девять лет жизни не могут искупить минуты, минуты... |
| She dropped her eyes and listened, expecting what he would say, as it were beseeching him in some way or other to make her believe differently. | Она опустила глаза и слушала, ожидая, что он скажет, как будто умоляя его о том, чтобы он как-нибудь разуверил ее. |
| "--instant of passion?" he said, and would have gone on, but at that word, as at a pang of physical pain, her lips stiffened again, and again the muscles of her right cheek worked. | -- Минуты... минуты увлеченья... -- выговорил он и хотел продолжать, но при этом слове, будто от физической боли, опять поджались ее губы и опять запрыгал мускул щеки на правой стороне лица. |
| "Go away, go out of the room!" she shrieked still more shrilly, "and don't talk to me of your passion and your loathsomeness." | -- Уйдите, уйдите отсюда! -- закричала она еще пронзительнее, -- и не говорите мне про ваши увлечения, про ваши мерзости! |
| She tried to go out, but tottered, and clung to the back of a chair to support herself. | Она хотела уйти, но пошатнулась и взялась за спинку стула, чтоб опереться. |
| His face relaxed, his lips swelled, his eyes were swimming with tears. | Лицо его расширилось, губы распухли, глаза налились слезами. |
| "Dolly!" he said, sobbing now; "for mercy's sake, think of the children; they are not to blame! | -- Долли! -- проговорил он, уже всхлипывая. -Ради бога, подумай о детях, они не виноваты. |
| I am to blame, and punish me, make me expiate my fault. | Я виноват, и накажи меня, вели мне искупить свою вину. |
| Anything I can do, I am ready to do anything! | Чем я могу, я все готов! |
| I am to blame, no words can express how much I am to blame! | Я виноват, нет слов сказать, как я виноват! |
| But, Dolly, forgive me!" | Но, Долли, прости! |
| She sat down. | Она села. |
| He listened to her hard, heavy breathing, and he was unutterably sorry for her. | Он слышал ее тяжелое, громкое дыхание, и ему было невыразимо жалко ее. |
| She tried several times to begin to speak, but could not. | Она несколько раз хотела начать говорить, но не могла. |
| He waited. | Он ждал. |
| "You remember the children, Stiva, to play with them; but I remember them, and know that this means their ruin," she said--obviously one of the phrases she had more than once repeated to herself in the course of the last few days. | -- Ты помнишь детей, чтоб играть с ними, а я помню и знаю, что они погибли теперь, -- сказала она, видимо, одну из фраз, которые она за эти три дня не раз говорила себе. |
| She had called him "Stiva," and he glanced at her with gratitude, and moved to take her hand, but she drew back from him with aversion.
|