Здесь двойная неопределенность. Во-первых, счастье мешается с желанием самоубийства. Во-вторых, Левин, естественно, не повесился и не застрелился. И жить незачем, и вешаться непонятно зачем. Ни в жизни нет определенности, ни в желании эту жизнь прекратить. И, кстати, выбор жизни (по логике романа) — это опять выбор неопределенности, ведь, наверное, только смерть и является чем-то неумолимо страшно определенным. Только потому, что она уже не жизнь и, следовательно, ничего уже не изменить. То есть определенность связывается с отсутствием жизни.
Что же касается «определенности» взглядов Левина, то весьма характерен конец романа:
«Так же буду сердиться на Ивана-кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
Ничего вам этот отрывок не напоминает? Мне так он очень напоминает тот отрывок, когда он «твердо решил» жить крестьянской жизнью. Отсюда может сложиться впечатление, что продлись роман еще немного, и Левин и тут разочаровался бы в своей новообретенной… впрочем, он даже не знает, что же он такое обрел:
«А вера — не вера — я не знаю, что это такое, — но чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе»
Опять неопределенность даже на уровне определения — что еще усиливает сходство с вышеприводимым отрывком. Но сила и отличие этого новообретенного чувства Левина состоит как раз в том, что он отказывается от надежды ясно установленной жизни, даже при ясно установленном (как ему кажется) взгляде на жизнь. Все равно все будет течь и меняться — и ничего с этим не поделаешь, — вот что яснее всего прочего.
Развод и соединение
Это что касается Левина. Правда, с Левиным и так все было более-менее ясно, еще до начала текстуального разбора. Но я все-таки сделал этот разбор, так как, повторюсь, полагаю, что переменчивость Левина характеризует не только его личные качества, но и общее построение романа. А вот далее я акцентирую ваше внимание на ситуации развода Анны и Каренина. Ясно, что развод и сам по себе показывает переменчивость жизненных обстоятельств, но тут еще нет ничего необычного. В конечном счете ведь любой роман строится по принципу каких-то перемен: одна сцена сменяет другую, и эта смена подразумевает какое-то изменение самых различных обстоятельств. Но давайте представим себе повествование как серию картинок. Каждая картинка — новая, но персонажей на этих разных картинках мы вполне можем представлять как одних и тех же, не меняющимися. Это раз. Во-вторых, мы во всяком случае (если речь идет о реалистическом произведении, конечно) подразумеваем стабильность каждой отдельной картинки. Она именно такая, а не другая. Если же мы представим себе «Анну Каренину» в подобном виде сменяющих друг друга картинок, то и каждая картинка будет словно бы распадаться на серию картинок и в каждой картинке мы, видя нечто связанное с предыдущей картинкой, все же будем видеть и нечто новое. Чего нет в «Анне Карениной», так это ясно последовательного перехода от одной сцены к другой. Выходя из пункта A в пункт B, мы все время оказываемся в каком-то пункте C. И вот как раз вся ситуация развода Анны и Каренина показывает отсутствие этого ясного перехода яснее всего.
Итак, имеется ситуация: Анна полюбила Вронского, связь их открылась, что делать? Ну, ситуация трудная, но не сказать, чтобы совсем уникальная. Главное — уяснить… но как раз уяснить ничего и не получается:
«После того как муж оставил ее, она говорила себе, что она рада, что теперь все определится и, по крайней мере, не будет лжи и обмана. Ей казалось несомненным, что теперь положение ее навсегда определится. Оно может быть дурно, это новое положение, но оно будет определенно, в нем не будет неясности и лжи»
Мечты, мечты. Совсем скоро она получает от мужа письмо, в котором тот требует, чтобы она порвала с Вронским, а в остальном все осталось бы, как было — то есть сохранилась бы видимость нормальной супружеской жизни. Это письмо ввергло Анну в шок:
«Она плакала о том, что мечта ее об уяснении, определении своего положения разрушена навсегда. Она знала вперед, что все останется по-старому, и даже гораздо хуже, чем по-старому. Она чувствовала, что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она не будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она не будет сильнее самой себя. Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с человеком чуждым, независимым, с которым она не может жить одною жизнью. Она знала, что это так и будет, и вместе с тем это было так ужасно, что она не могла представить себе даже, чем это кончится. И она плакала, не удерживаясь, как плачут наказанные дети»