Также можно отметить еще одну характерную особенность рассуждений о браке в пространстве романа: там постоянно возникает тема — как бы так мужчине изловчиться, чтобы и дело делать, и женщиной обладать. Лучше всего эту дилемму выразил товарищ Вронского господин Серпуховский:
«— И вот тебе мое мнение. Женщины — это главный камень преткновения в деятельности человека. Трудно любить женщину и делать что-нибудь. Для этого есть только одно средство с удобством, без помехи любить — это женитьба. Как бы, как бы тебе сказать, что я думаю, — говорил Серпуховской, любивший сравнения, — постой, постой! Да, как нести fardeau (груз (фр.)) и делать что-нибудь руками можно только тогда, когда fardeau увязано на спину, — а это женитьба. И это я почувствовал, женившись. У меня вдруг опростались руки. Но без женитьбы тащить за собой этот fardeau — руки будут так полны, что ничего нельзя делать. Посмотри Мазанкова, Крупова. Они погубили свои карьеры из-за женщин.
— Какие женщины! — сказал Вронский, вспоминая француженку и актрису, с которыми были в связи названные два человека.
— Тем хуже, чем прочнее положение женщины в свете, тем хуже. Это все равно, как уже не то что тащить fardeau руками, а вырывать его у другого»
Типично буржуазная постановка вопроса, вытекающая все из тех же вопросов собственности. Собственность связывает собственника, и чем он больше собственник, тем эта связь крепче. Серпуховской вовсе никак не решает вопроса — он просто хочет минимизировать те неприятные последствия, которые вытекают из собственнического отношения к женщинам. А сделать это можно одним способом: взять себе законную супругу и бесконечно принизить ее человеческое достоинство, сведя ее значение как человека к нулю. Низвести ее до уровня мебели, на которой иногда стоит протирать пыль, но не думать же о ней все время! Есть вопросы и поважнее — вопросы о более важной собственности, чем какие-то там женщины. Вронский же не видит собственности более важной, чем женщины, поэтому он все время будет разрываться между Анной и другими делами. Наконец, есть еще решение людей науки — Кознышева и Катавасова — вовсе не жениться; здесь дадим слово профессору Катавасову:
«— Более решительного врага женитьбы, как вы, я не видал, — сказал Сергей Иванович.
— Нет, я не враг. Я друг разделения труда. Люди, которые делать ничего не могут, должны делать людей, а остальные — содействовать их просвещению и счастью. Вот как я понимаю. Мешать два эти ремесла есть тьма охотников, я не из их числа.
— Как я буду счастлив, когда узнаю, что вы влюбились! — сказал Левин. — Пожалуйста, позовите меня на свадьбу.
— Я влюблен уже.
— Да, в каракатицу. Ты знаешь, — обратился Левин к брату, — Михаил Семеныч пишет сочинение о питании и…
— Ну, уж не путайте! Это все равно, о чем. Дело в том, что я точно люблю каракатицу.
— Но она не помешает вам любить жену.
— Она-то не помешает, да жена помешает»
Все это смешно, да не очень. И все это проистекает из непонимания того, что женщина может быть равноправной подругой мужчины, разделяющей не только его, говоря буржуазным языком, ложе, но и самые различные интересы. Надежда Константиновна, например, никогда не мешала Владимиру Ильичу — напротив, трудно было бы ему совершить свой революционный подвиг без ее неоценимой помощи. Вот вам пример настоящей семьи — как говорится, смотрите, господа аристократы, и завидуйте.
Экономика и крестьянский вопрос
Как уже говорилось, до сих пор лишь Ленин прочел «Анну Каренину» вполне правильно, и особенно это касается анализа выведенной на страницах романа общественно-политической жизни. Ленин в целом ряде статей четко показал, в чем величие Толстого-художника и в чем его слабость. Толстой и вслед за ним любимый его герой — Левин:
«Смешон, как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества, — и поэтому совсем мизерны заграничные и русские „толстовцы“, пожелавшие превратить в догму как раз самую слабую сторону его учения. Толстой велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России. Толстой оригинален, ибо совокупность его взглядов, взятых как целое, выражает как раз особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции»