Он даже намекал на женитьбу, так как знал, что я происхожу из хорошей курляндской семьи, с которой не стыдно породниться даже офицеру.
Эвакуация была назначена через неделю. Я была уверена, что буду сопровождать его, и приготовила все к отъезду. Многие из его вещей оставались у меня. Я запаковала их вместе со своими. Но однажды вечером он пришел ко мне, и я почувствовала, что с ним что-то случилось. Он был пьян.
Когда я подошла к нему, пытаясь обнять его, он оттолкнул меня.
— Довольно с меня, — грубо закричал он. — Наши отношения слишком затянулись. Я пришел сказать это и пожелать тебе всего хорошего. Мы на войне, а ты и все вы здесь в Либаве ненавидите Россию, и будете приветствовать немцев.
Сначала я думала, что только вино заставляет его говорить так жестоко, но скоро обнаружила, что он весьма серьезен. Вы можете представить себе мои чувства. Со слезами я бросилась к его ногам, напоминая ему обо всех его обещаниях и умоляя не покидать меня и нашего будущего ребенка. Он даже позволил себе сказать, что ребенок не его. Я была в отчаянии и все еще надеялась завоевать его снова, — продолжала Анна. — Я напомнила ему про обещание жениться на мне. Он рассмеялся мне в лицо.
— Эх ты, дура! Неужели ты серьезно думала, что я женюсь на женщине такого низкого положения, как ты, на женщине, которая, как известно, имела много любовников. Кроме того, у меня в Петербурге жена и двое детей.
Это было уже слишком. Я потеряла самообладание, и произошла жуткая сцена. Я обозвала его лгуном и трусом. Он ударил меня и почти в бессознательном состоянии швырнул на пол. Когда я лежала на полу, он вышел, крикнув через плечо, что покончил со мной и утром пришлет вестового, чтобы тот собрал принадлежавшие ему вещи. Поздно ночью в городе была тревога. Над городом появился германский цеппелин, сбросивший бомбы. Все полагали, что германский флот близок, но мне было все равно: даже если вся Либава будет стерта с лица земли. Жизнь потеряла для меня интерес.
Анна уставилась в окно ненавидящими глазами. Курт Бремерман сидел, крепко сжав свои сильные руки, и не говорил ни слова.
— Всю ночь я пролежала на полу, — прервав молчание, продолжала Анна.
— Я была слишком больна, чтобы подняться. Незадолго до рассвета в дверь кто-то постучал. Это был вестовой моего бывшего любовника, и я приказала ему поскорей собрать вещи хозяина. Вестовой был сердечный человек, так как, заметив мое отчаяние, собрал вещи за несколько минут, и удалился, пробормотав на прощание слова сочувствия.
Вскоре после этого с улицы донеслись звуки горнов, и я увидела колонны русских солдат, промаршировавшие мимо. Началась эвакуация.
На моем столе стояла его фотография в полной морской форме. Я разорвала ее на клочки и бросила в печь. Может быть, и существуют женщины, способные простить мужчине грубое обращение, но не я. После того как он оскорбил меня, вся моя любовь превратилась в ненависть и проклятие. Я хотела умереть, но не могла убить себя. Мой ребенок должен был жить. Следующие несколько недель я кое-как просуществовала, а затем отправилась в госпиталь, где и родился мой сын. Это был прелестный ребенок, похожий на своего отца. Казалось, что я должна возненавидеть его, но нет. С тех пор я работаю в кафе. Моя приятельница смотрит за ребенком, а я вижу его два раза в неделю.
— Вы слышали позже что-либо о нем? — спросил Курт несколько холодно, так как, хотя лучшая часть его "я" и была тронута рассказанной ему трагической историей, он не мог даже представить себе, что женщина, которую он любит, родила ребенка от другого мужчины.
— Нет, — ответила она безразлично.
Затем, с внезапным приливом страстной ненависти, добавила:
— Надеюсь, он мертв! Мой рассказ напомнил мне кое о чем. Много недель спустя после того, как он покинул меня, я обнаружила кожаный портфель, принадлежавший ему, который вестовой забыл взять. Портфель был набит бумагами. Среди них лежала фотография, на которой он был снят с женщиной и двумя детьми — его семья в Петербурге. Он имел наглость принести эту карточку ко мне в дом!
Блуждающее внимание Курта было, как бы, мгновенно приковано. На минуту он забыл свои печальные размышления. Русский морской офицер… говорят, имеющий отношение к береговой обороне… мог иметь в портфеле весьма интересные документы. Их, безусловно, стоит посмотреть.
— А другие бумаги? — с любопытством спросил он.
— Откуда я знаю? — вяло ответила Анна. — Полагаю, что-то связано с работой, хотя я едва взглянула на них… Проклятой фотографии было достаточно для меня. Я разорвала ее в клочья.