Войска медленно шли по выжженной противником степи днестровского левобережья, то и дело форсировали многочисленные притоки и постоянно подвергались нападениям. Неприятельская кавалерия наносила удары с флангов и тыла, норовя отрезать обозы. В бою близ реки Билочь 23 июля отряд Антона Ульриха, прикрывавший правый фланг русской артиллерии, отразил атаку турецкой конницы, затем в дело вступили пушки и враг был, по словам Миниха, «яко мякина от ветра развеян». Спустя несколько дней три полка под командованием принца прикрывали переправу арьергарда армии через Билочь.
После одной из стычек с татарами бравый вояка написал брауншвейгскому посланнику Кейзерлингу в Петербург: «Противник нами разбит, но чувствую более досаду и усталость, чем радость, и это было бы мне совсем невыносимо, ежели бы я не думал о том и не утешался тем, что все бури выстоял и выстою ради благосклонности совершенной и добродетельной принцессы»60. Однако Антону Ульриху не удалось ни совершить воинских подвигов, о которых он мечтал, ни завоевать сердце принцессы.
Он уже видел на другом берегу Днестра турецкий лагерь, по которому открыла огонь артиллерия. Но генеральное сражение с неприятелем так и не состоялось. Переправляться на крутой берег на виду у всей турецкой армии командующий не решился и приказал отступать. Обратный путь был тяжелым, поскольку «неприятель от нее (русской армии. — И. К.) не отлучался, которым проводникам мы не очень рады были и от непрестанных тревог зело утруждены, а паче фуражирование нужное происходило». Фуражиры немедленно подвергались нападениям, и беспечность обходилась дорого. Однажды налетевшие татары убили и взяли в плен 700 человек, после чего Миних разжаловал командира дивизии генерала Загряжского в драгуны, а командира разгромленной «партии» приказал расстрелять. Гибель тяглового скота заставляла уничтожать «амуничные вещи» и прочее снаряжение, а ядра закапывать в землю. Порой приходилось всей армии стоять в безводных местах, ожидая возвращения отправленных за водой внушительных отрядов в 10–12 тысяч человек. В ослабленной длинными переходами, плохим питанием и жарой армии начались болезни. Отступление к своим границам осуществлялось, как писал один из офицеров, «подобно ретираде побитой армии». В довершение неудач этого года в завоеванном Очакове началась чума. Миних приказал взорвать крепость, а гарнизон отвести к Днепровским порогам. Таким образом, кампания не только не завершилась победой, но и привела к потере опорных пунктов; в руках русских войск остался лишь Азов.
Свершение «главного дела»
Неизвестно, о чем думала и мечтала Анна, пока ее кавалер геройствовал в степи, но и по его возвращении «главное дело» по-прежнему не двигалось с места. Однако теперь препятствием стал фаворит императрицы и владетельный курляндский герцог Бирон — точнее, его честолюбивое стремление породниться с двумя династиями сразу. По-видимому, герцог колебался в выборе: женить своего сына Петра на Анне Леопольдовне, просить для него руки сестры Антона Ульриха или выдать свою дочь Гедвигу Елизавету замуж за кого-то из младших братьев брауншвейгского принца. Позднее сам он в записке императрице Елизавете признавал только то, что австрийская императрица через своих министров просила его похлопотать о бракосочетании принца, предлагая выдать за сына фаворита одну из вольфенбюттельских принцесс с ежегодным доходом в 100 тысяч червонцев из ее собственной кассы: «Хотя я и благодарил императрицу, отклоняясь молодостью моего сына, но все-таки успел в подозрении, что ищу женить его на принцессе Анне, чего никогда не приходило мне в голову».
К нему уже обращался зять Петра Великого, голштинский герцог Карл Фридрих, с просьбой о пособии в 100 тысяч рублей, предлагая взамен устроить брак дочери обер-камергера со своим маленьким сыном — будущим императором Петром III. Бирон показал письмо герцога императрице, но она терпеть не могла и «голштинского чертушку», и его родителя, а потому категорически отказала: «Этот пьяница ошибается, думая выманить у меня подобным предложением деньги. Кроме презрения, он ничего от меня не дождется». Сама она хотела выдать Гедвигу Елизавету за наследного принца Гессен-Дармштадтского; однако его отец, ландграф Людовик VIII, заявил, что никогда не примет в свою семью «внучку конюха».
Но мысль о женитьбе сына и наследника не шла у Бирона из головы. Первый вариант был самым желательным, однако и самым трудноосуществимым. Фаворит не мог не понимать, что попытка сделаться свекром будущей российской императрицы или дедом императора (в случае, если Анна Иоанновна оставит престол ребенку племянницы) резко выводила его из привычной «службы» и придворной среды, такого успеха не прощавшей. Он не мог не знать о судьбе замахнувшихся на подобную роль Меншикова и Долгоруковых. Кроме того, намерение императрицы передать престол Анне или ее потомству еще не было официально подтверждено. А давление на императрицу в столь важном и деликатном вопросе могло быть расценено ею как покушение на самодержавную власть, к радости всех его придворных «друзей» вроде Миниха, Волынского или Остермана.