Тринадцатого января 1739 года Рондо докладывал в Лондон, что, по его сведениям, курляндский герцог лично явился к принцессе. Для начала он долго объяснял, что у его сына и так есть из кого выбирать невесту — только что австрийский император выразил готовность отдать за него любую из двух дочерей. Бирон по-солдатски прямо спросил Анну о ее чувствах к жениху из Брауншвейга и получил честный ответ: «Принц мне не нравится».
О завершении брачной интриги подробно рассказала в письме супруга британского резидента, многознающая английская леди: «Во всяком случае, когда она (принцесса Анна. — И. К.) выказала столь сильное презрение к принцу Брауншвейгскому, герцог решил, что в отсутствие принца дело будет истолковано в более благоприятном свете и он сможет наверняка склонить ее к другому выбору. В соответствии с этим на прошлой неделе он отправился к ней с визитом и сказал, что приехал сообщить ей от имени ее величества, что она должна выйти замуж с правом выбора между принцем Брауншвейгским и принцем Курляндским. Она сказала, что всегда должна повиноваться приказам ее величества, но в настоящем случае, призналась она, сделает это неохотно, ибо предпочла бы умереть, чем выйти за любого из них. Однако если уж ей надо вступить в брак, то она выбирает принца Брауншвейгского. Вы догадываетесь, что герцог был оскорблен, а принц и его сторонники возликовали»63.
Леди Рондо относила эти события к июню — но вопрос со свадьбой государственного значения явно был решен раньше. Во всяком случае, уже 8 марта принц Антон известил своего брата, герцога Карла, о предстоящей женитьбе. Самому жениху об этом сообщил не кто иной, как Бирон; несколько позже опять же герцог известил резидента Рондо.
Весной положение принцессы изменилось — из царской родственницы она превратилась в государственную фигуру. По указанию императрицы ее свиту укомплектовывали новыми чинами из штата большого двора. Двор наследницы увеличился с двенадцати до восьмидесяти четырех человек. Теперь при Анне Леопольдовне состояли: гофмаршал князь Черкасский, два камергера и два камер-юнкера, гоффурьер, два мундшенка, камердинер, два камер-пажа и четыре пажа; из нижних служителей — два камер-лакея и 12 лакеев, четыре гайдука. У нее появились свои келлермейстер и келлершрейбер[11], своя кухня с пятнадцатью мундкохами[12], поварами, поваренными работниками, «конфектурный» мастер с учеником. Обслуживали этот маленький двор шесть истопников, привлекавшихся и к другим работам. Дамскую часть штата составляли гофмейстерина, четыре фрейлины, француженка-«мамзель», камер-фрау и две камер-юнгферы, кастелянша с шестью прачками. Делопроизводство двора вели секретарь, канцелярист, два подканцеляриста и два копииста64.
Не зря кабинет-министр Волынский уламывал Анну-млад-шую на брак с Антоном Ульрихом; барышня откровенно выказала придворному, находившемуся тогда в зените карьеры, свои чувства: «Вы, министры проклятые, на это привели, что теперь за того иду, за кого прежде не думала», — не преминув заметить, что ее жених «весьма тих и в поступках не смел». Опытный царедворец галантно парировал укоры и разъяснил молодой женщине всю пользу такой ситуации, когда муж «будет ей в советах и в прочем послушен»65.
Артемий Петрович старался на совесть. Его приятель, секретарь императрицы Иван Эйхлер, даже предостерегал своего «патрона»: «Не очень ты к принцессе близко себя веди, можешь ты за то с другой стороны в суспицию впасть: ведь герцогов нрав ты знаешь, каково ему покажется, что мимо его другою дорогою ищешь». Но предостережения не помогли — Волынский не скрывал радости от провала сватовства сына Бирона к Анне Леопольдовне, поскольку при его удачном исходе «иноземцы… чрез то владычествовали [бы] над рус [с] кими и рус [с] кие б де в покорении у них, иноземцов, были»66. Его не смущало то, что брак мекленбургской принцессы и брауншвейгского принца трудно было назвать победой русских. Зато в будущем можно было рассчитывать на роль первого министра при родившемся от этого брака младенце-императоре и его неопытной матери, что было исключено, если бы принцесса породнилась с семейством Бирона.
11