«И большие кладбища при лунном свете…» — проскандировал Рауль Леже, отбивая такт сигаретой.
Министр повернулся и с удивлением взглянул на него.
— А я вот не понимаю, — отозвался писатель, без пяти минут академик, — почему бы Женни не поступать в жизни так, как ей хочется. Кстати, у нее это великолепно получается. Она не вмешивается в споры, не мешает одним говорить одно, другим другое, — пожалуйста, пусть хоть перегрызутся. Господа из «Де Маго» [8]ополчились на нее из-за «Жанны д’Арк». «Стала, видите ли, патриоткой! Только этого не хватает. Была великой актрисой, а превратилась черт знает во что, такая, сякая, разэдакая… Патриотка! Возмутительно!.» И пошли, и поехали…
— Наоборот, просто счастье, что существует этот фильм! — возразил министр. — Он — единственное оружие Женни, наглядное доказательство, что все ее эксцентрические выходки не больше чем ребячество и что она с нами…
— Не пытайтесь аннексировать Женни, — заметил Жако. Он пришел во время разговора и теперь наливал себе вино…
— Анна-Мария, Женни благополучно вернулась?.. Здорово было, а?
— Хотел бы я видеть человека, которому удастся аннексировать Женни… — Рауль Леже одним глотком опорожнил большой бокал вина. — Дай-то бог! Аминь…
Он налил себе еще бокал и примостился у ног Марии.
— Наша великая Женни прекрасно знает, — продолжал министр, — что сброд…
Рауль Леже поглаживал колени Марии, из большой гостиной донесся чей-то бас:
— Три бамбука…
— Восточный ветер… — откликнулся другой голос.
— …что сброд, — повторил министр, очевидно потеряв нить мысли.
В будуар вошел новый гость: узкие глаза, желтое лицо, черный сюртук. Министр осекся, Рауль оставил в покое колени Марии. Все посмотрели на незнакомца.
— Я дошел до этой комнаты, и никто меня не остановил, — сказал он. — Мадам Женни Боргез разрешила мне приехать к ней после спектакля засвидетельствовать свое почтение и выразить свой восторг. Но ее здесь нет, и я удаляюсь…
Никто не проронил ни слова, и незнакомец исчез так же внезапно, как и явился.
— Восточный ветер… — произнес рядом тот же бас.
— Шесть бамбуков… — откликнулся женский голос.
— Совсем помешались на своем маджонге, — потягиваясь, заметила Мария. — Анна-Мария, а где Жанетта и Раймонда? Не дом, а проходной двор… Все заходят, как на мельницу.
— Да здесь и в самом деле мельница, — отозвался Рауль, — а мы все ветер, вращающий эту прекрасную мельницу…
— Девять бамбуков…
— Нужно, — продолжал министр, — взять Женни за руку и сказать ей: «Наша великая Женни, вы просто маленькая, неблагоразумная девочка, вы совершаете опрометчивые поступки, скажем прямо, глупости; ваши друзья, ваши самые верные поклонники тревожатся за вас…»
— Да, кстати, — перебил его Рауль, — сказать вам одно меткое определение верности?
— Нет, — остановила его Мария, — увольте, пожалуйста…
— Вот как? — удивился Рауль. — Ну, что ж…
— …самые верные, — подчеркнул министр и продолжал. — Разрешите нам впредь быть вашими наставниками… Вам незачем примыкать к…
— У нее уже есть духовный наставник, — оборвал его Жако, согревая в своих огромных ладонях рюмку коньяка.
— Кто же это?
— Баскский священник.
Министр удивленно уставился на Жако.
— Девять бамбуков…
— Надоело… все девять да девять, — заметил Рауль. — Анна-Мария, вы не знаете, намерена Женни выйти к нам хоть на минутку?
Ага! Спросил-таки! Вот уже несколько минут он не находит себе места, пьет рюмку за рюмкой и несет всякий вздор.
— Не думаю…
— Разрешите пожелать вам доброй ночи… — Министр собрался уходить. И он, видимо, ждал только Женни.
— Вот кто нами правит, — заметил, глядя вслед уходившему министру писатель, который до сих пор молча потягивал вино. Жако вытащил из кармана программу концерта и углубился в ее изучение. Рауль снова занялся Марией.
Я уже собралась было уходить, когда появились цветы… Корзины и большие букеты, казалось, плыли по воздуху. Потом они остановились и из-за них вынырнули двое мужчин и женщина…
— Это цветы для Женни, — сказала невысокая бледненькая брюнеточка, — куда их деть?
— Добрый вечер, Альварес. — Жако пожал руку одному из мужчин. — Расставьте их пока что по комнате.
Испанская речь и цветы заполонили будуар. Одна из корзин опрокинулась на меня — цветы и влажные листья, благоуханная лавина… Альварес подхватил корзину. Он извинялся, и как горячо!