— Вы уверены?
— Да что же это такое в конце концов! — Анна-Мария легонько стукнула кулаком по столу. — Я провела там полтора месяца, а вы спрашиваете, уверена ли я!
Жако похлопал ее по руке:
— Успокойтесь, Аммами… Вы должны понять, что все это серьезно. Что ж, по-вашему, я вот так, просто, должен признать, что здесь, в министерстве, покрывают этого человека? И почему мне так быстро дали ответ? Обычно выяснить что-нибудь в министерстве — целое дело, а тут мне сразу же дали ответ… Плохой признак…
По правде говоря, не будь загара, Анна-Мария выглядела бы неважно; просто солнце — хороший гример. Но от этой морщинки между бровями у Жако сжималось сердце.
— Хотите, я снова расскажу вам все по порядку, — сказала Анна-Мария, — и вы сами увидите, что вы можете сделать… Клавель проводит кампанию, и успешно, но если бы появились вы… Вас там знают… Я не хочу, чтобы мальчиков сгноили в тюрьме.
Жако еще сильнее ссутулился. Он был по горло завален работой, и своей собственной, и чужой, но если дело и впрямь обстоит так, как говорит Анна-Мария…
— Вы поедете со мной?
— Не могу! — сказала она печально. — Сижу без гроша! Надо немедленно браться за работу. Так бы хотелось поехать, быть там с вами, подле вас! Я ничем не могла бы вам помочь, на этот счет у меня никаких иллюзий нет, но я была бы с вами.
— Что за самоуничижение!
— Вовсе не самоуничижение… Но только все это выше моего понимания… Не могу я сражаться с призраками. Клавель, тот может, потому что за ним стоит много народу, а вы — вы, уверена, сумеете вникнуть во все тонкости, все детали… Я же увязаю в этом болоте, и туман вокруг все сгущается…
— Ладно, — сказал Жако, — поеду вопреки всему. В конце концов совершенно естественно вести борьбу в своем секторе. Придется им тут обойтись без меня… А вы чем намерены заниматься?
— Мальчик-с-Пальчик поручил мне репортаж с Мирной конференции. Еще хорошо, что я нашла работу, сразу же, едва сошла с поезда. У меня такое впечатление, будто Конференция заполонила весь Париж. Может быть, потому что я только-только вернулась из провинции? Все прохожие кажутся мне иностранными дипломатами… Совсем как в международном спальном вагоне… Что от нее можно ждать, от этой Конференции?
Жако пустился в длинные объяснения.
— Конечно, — смущенно заметила Анна-Мария, — рядом со всем этим мои деревенские дела такие пустяки…
— Триест тоже «пустяк»!.. Такой же, каким был Данциг!..
— Ужасно. — Внимательные глаза Анны-Марии затуманились. Она с минуту молчала… — И — ничтожное последствие великих дел — французам опять нельзя путешествовать по Италии. Я не была там со времени моего свадебного путешествия. А впечатление у меня такое, словно я лично не принимала в нем участия. Это был кто-то другой, носивший мое имя…
Жако представил себе Анну-Марию во время свадебного путешествия, представил себе ее желтого, как лимон, мужа, одетого во все черное, только брюки в полоску, как и положено врачу. Анна-Мария в объятиях этого мужчины… Жако прогнал от себя эту мысль, укоризненно сказав себе: «Какая разнузданная фантазия…» Но, возможно, менее разнузданная, чем воображение ее мужа… По лицу видно… Когда Жако познакомился с Аммами на улице Рен, у нее было двое детей, совсем маленьких, и Франсуа, ее муж, уже вел жизнь на стороне. В то время Анна-Мария была не такой худенькой: она кормила Жоржа. Жако вдруг осознал, что впервые заметил ее красоту, случайно увидев, как она давала грудь ребенку. Теперь он понял, что этот образ запечатлелся в его душе и что уже в то время ему хотелось сохранить его навеки. Анна-Мария и мужчины… Сама эта мысль была ему ненавистна. Внезапно он обратил внимание на проходящих мимо мужчин. Все они показались ему уродами. Самодовольные, потные… По бульвару, как обычно, шатались какие-то праздные люди, ротозеи… Супружеские пары, одинокие мужчины, одинокие женщины, завязывавшие случайные знакомства… День был настолько серым, что в этом лишенном солнца Париже, Париже лета 1946 года, попадавшиеся в толпе загорелые прохожие казались иностранцами.
— Вы проводите меня? — спросила Анна-Мария.
Они прошли по авеню Опера, пересекли двор Лувра, перешли через мост.
У дверей своего дома Анна-Мария растерянно сказала:
— Я ругаю себя, что уговорила вас туда поехать. Жако… На месте все кажется очень важным, все видишь «крупным планом». Но в Париже все снова приобретает обычные размеры. Очень жалко, что ребят посадили, но это не так уж страшно, их скоро выпустят, земля не перестанет вертеться из-за этой истории… Право, Клавель и один справится. Прошу вас, не ездите туда!