Лестница. Облупившаяся, желто-фисташковая квартира. Анна-Мария уехала отсюда совсем недавно, потому что скучала, потому что не знала, куда себя девать… Смешно. Так в тридцать лет считаешь себя старом, потому что не знаешь, что тебя ждет в сорок, а в сорок не знаешь, что тебя ждет в пятьдесят… Она тосковала, скажите пожалуйста… Даже смешно. То, что начнется сейчас…
Но не было ли то, что она называла «тоской», на самом деле предчувствием? Чепуха, ничего этого не существует… Какое же это предчувствие, когда у тебя самая настоящая уверенность, уверенность в надвигающейся беде; она чувствовала ее, как чувствуют сырость окутанного туманом болота, где притаились во тьме враги — звери или люди… Стоит ли после того, как несчастье уже стряслось, говорить, что ты его предчувствовала? Не понять вовремя то, что чувствуешь? Да нет, она просто не желала понять — из страха перед реальной опасностью, из отвращения к этой опасности, настолько гнусной, что не хотелось признавать ее существование. Вот когда она начнет скучать… Нет, теперь она будет страдать! А ведь она была такой благоразумной, ведь она сделала все, что могла, чтобы наладить хорошие отношения с жизнью. Она перепробовала все испытанные рецепты: завела любовника, работала, пыталась принимать к сердцу счастье и несчастье людей… Должно быть, эти рецепты хороши, правильны, действенны, когда любишь своего любовника, любишь работу, любишь человечество…
Она не любила Селестена… Работа? Эх, стоит ли говорить! Она казалась себе одноногой калекой, решившей стать велогонщиком. Ей были известны границы ее возможностей, она навсегда останется только рабочей лошадкой. Давать людям счастье насильно, когда они этого не хотят, как детям дают насильно рыбий жир, потому что он им полезен? Она не была уверена, что нужно идти против их желания, и неоткуда поэтому было взяться энтузиазму… Но главное то, что вокруг нее — ни души! Одиночество до самого горизонта. А между тем она сделала все, чтобы вырваться из этой пустыни… Два года протекло с той ночи в гостинице против вокзала, где, ломая руки, она металась в темной комнате, по которой шарили фары джипов. За эти два года ей прибавилось два года, вот и все. Но зато у нее отняли ее единственного, ее великолепного друга. И как отняли! Ах, странный мир оказался опаснее странной войны!
Жако вышел цел и невредим из всех опасностей, кроме мира.
Анна-Мария дотащилась до спальни. Ей казалось, что никогда еще она не испытывала подобной усталости, и это, вероятно, так и было, никогда не была она и такой старой. Она сняла платье, грязное, измятое — уезжая всего на три-четыре дня, она не взяла ничего с собой, — и пошла в ванную. Приходилось все время напрягать память, чтобы не забыть, что нужно делать: зажечь газ, пустить воду, проверить температуру воды… Пока ванна наполнялась, Анна-Мария подобрала письма, через которые она перешагнула, входя в квартиру (как всегда, в ее отсутствие их просовывали под дверь). Ей и в голову не пришло, что письмо с парижским почтовым штемпелем могло быть с Островов, но, распечатав его, она увидела почерк Лилетты. Наверное, опять требует денег. Она посмотрела на дату: июль. А сейчас конец сентября.
Мама, — писала Лилетта, — уже неделя, как умер папа. Билл сказал, что надо телеграфировать тебе, но я подумала — только лишний расход, не так важно, узнаешь ты о его смерти немного раньше или немного позже. Жорж говорит, что теперь ты вызовешь его к себе, в Париж, но, знаешь, он — дрянной мальчишка, и я сказала, что не пущу его. Он спросил, как я это сделаю, а я ответила — очень просто: не говоря уже о том, что он несовершеннолетний, а несовершеннолетних берут на борт только по чьей-нибудь рекомендации, — я не дам ему денег, а так как деньги приходят на мое имя, то для меня все это проще простого. Он мне стал грозить, но я не боюсь, и ты можешь не беспокоиться, он не явится донимать тебя. Итак, посылай деньги по-прежнему.
Целую тебя Лилетта
Вода текла медленно-медленно… Анна-Мария хотела куда-то бежать, взять билет, сесть на пароход, быть уже на Островах, держать Жоржа в объятиях, защитить его, иметь его подле себя… Она листала телефонную книжку, чтобы позвонить в агентство Кука, позвонить Картье, ведь нужно будет продать кое-какие драгоценности, чтобы оплатить похороны Жако и поездку на Острова. Действителен ли еще ее паспорт?.. Она сидела в ванне, когда раздался телефонный звонок: кто бы это мог быть? Она вылезла из ванны, не вытершись, накинула на себя пеньюар и, оставляя на паркете мокрые следы и тихонько ругаясь, сняла трубку… Звонила Колетта. Как назвать этот ее дар появляться в самый неподходящий момент? Предвидением, предчувствием, передачей мыслей на расстоянии, телепатией или как-то еще?