Волшебный голос! Голос, создававший иллюзию подлинного, случайно подслушанного разговора, тайны, поверяемой шепотом, почти на ухо… Она умела говорить в микрофон, как некоторые умеют сниматься, естественно, непринужденно, будто не замечая аппарата.
— Она изумительна! — сказала Мария.
Да, она была изумительна! Все те, кто близко соприкасался с Женни, подпадали под власть ее обаяния, но забывали, благодаря чему она стала «Женни Боргез», забывали то великое, что как бы возвышало ее над самой Женни, которая, как все простые смертные, ела, спала, примеряла платья, мучилась от головной боли, не могла дозвониться по телефону, да мало ли еще что!.. Радиоволны доносили до нас чудесное превращение Женни, то самое чудо, которое делало ее легендарной Женни Боргез.
Мария — актриса, пусть бесталанная, но все же актриса, и она знает толк в театре.
— Это верно, — сказала она. — С. многое дал ей. Он и мой учитель тоже… Все мы были влюблены в него… Я никого никогда так не любила, как С. Скажи он хоть слово… Из-за него я и бросила сцену…
Я не стала ее расспрашивать, побоялась, что передо мной откроются головокружительные бездны…
Удивительно, но после того испанского вечера жизнь стала какой-то склизкой — выражение некрасивое, но и жизнь была некрасивой. Каждое, даже самое незначительное событие, разговор, телефонный звонок, письмо таили в себе нечто такое, с чем приходилось непрестанно бороться, чтобы не погибнуть. Я перестала понимать окружающих, слова их разительно противоречили их мыслям. Мне не хотелось расспрашивать Марию, было противно, физически противно. Хорошо бы увезти Женни куда-нибудь очень далеко, но как похитить у человечества Женни Боргез?
Отчего все-таки жизнь оставалась такой же склизкой, ведь все как будто разрешилось наилучшим образом.
На следующий день после интервью в будуар с распростертыми объятиями вошел С.
— Женни! Я знал, что ты не сочтешь меня способным на такую низость!.. Спасибо за доверие.
Женни протянула ему обе руки… Я не видела С. больше десяти лет, он был все еще хорош собой: та же осанка, черные с проседью волосы, мягкий взор голубых глаз с веером морщинок и на гладких щеках цвета старого пергамента — налет желтизны… Они обменялись с Женни долгим взглядом.
— Я слышал тебя по радио, — сказал С. — Ты была достойна удивления, наперекор этому гнусному интервью…
Женни улыбалась. Она не сказала, что передача велась по грамзаписи, сделанной еще до интервью, не спросила, что в ней самой достойно удивления — доверие или талант, который он признает в ней, вопреки мнению, им же самим высказанному. С. привлек Женни к себе и поцеловал в лоб и в губы.
— Чашку чая или чего-нибудь покрепче, метр? — спросила Женни, ведя его под руку к козетке.
Мария наливала в бокалы виски.
— Ах, эта Мария! — сказал С. — Совсем не меняется… Все такая же услужливая…
Что он хотел этим сказать?
— Вы зовете меня Мария! Какое счастье, метр! А я-то думала, вы помните лишь мой псевдоним — Лиан Лионель!
— Да, полно, полно, мы ведь виделись не так давно. Вы уже звались Мария…
Женни слушала их, поворачивая голову то к одному, то к другому, словно следила за игроками в теннис. Нет, жизнь омерзительна, как слизняк. Что бы там ни говорил С., а интервью напечатано, факт останется фактом, даже если С. даст опровержение. «Он его не даст, — сказала мне Женни, когда Мария и С. ушли, — по его мнению, он сделал все, что требовалось, даже больше. Пришел, сказал, что следовало сказать…»
Все как будто улаживается и ничего не улаживается. Никто не докапывается до сути дела, до корня зла. Мнение С. чрезвычайно важно, а «Пари-Суар» читают очень многие. Все уладилось, но зло уже совершилось.
Не знаю, за что С. мог питать неприязнь к Женни. За то, что постарел? За то, что слава ушла и осталось одно лишь обаяние имени? Во всяком случае, после своего визита к Женни он обошелся с ней на людях так, что я окончательно растерялась.
Произошло это на торжественном спектакле в Опере. В кои-то веки Женни сочла нужным присутствовать на спектакле, я имею в виду в качестве зрительницы. Она ненавидела парадные вечера, даже в ресторан ходила редко, потому что не выносила перекрестного огня обращенных на нее любопытных взглядов. Не знаю, почему ее потянуло на этот торжественный спектакль… Женни заявила, что берет меня с собой. Возможно, ей просто захотелось показать мне Париж во всем его блеске; такой случай мог больше не представиться, театральный сезон кончался. Женни решила, что нас будут сопровождать Рауль Леже и первый любовник из Комеди Франсез. «Пусть нас видят в обществе красивых кавалеров, — сказала Женни, — по мнению Марии, это замечательная реклама, лучше даже, чем министры или знаменитости».