— Забудем об этом, — сказала она, стараясь унять дрожь. — Хочешь, погуляем? Дождь перестал…
Проходя мимо консьержки, обычно безмолвно-почтительной, мы услышали, как она пробормотала нам вслед что-то о миллионерах, которые не только не сочувствуют бедным людям, а еще позволяют себе подозревать несчастных горничных. Женни обернулась и спросила: «Что вы сказали, мадам? Повторите!» Консьержка быстро юркнула в привратницкую.
Рука об руку мы спустились по лестницам Трокадеро к Сене. Какая нежданная радость — эта широкая перспектива, открывшаяся вдруг за старым зданием Трокадеро!
— Я устала от бессонной ночи, — сказала Женни, — карты, табачный дым, никак не могла уснуть… Вот уже тридцать шесть часов подряд длится этот день, он начался вчера утром… Никогда я еще не чувствовала себя такой разбитой. — Она помолчала с минуту. — В Комеди появилась сегодня новая статья: «Легендарная Женни Боргез в личной жизни особа далеко небезупречная…» В Комеди… — задумчиво повторила Женни, — а ведь Комеди не из тех газет, которые занимаются шантажом… Не занимается она также и политикой… Почему же и они ввязываются в это дело? Видно, просто вошло в привычку смешивать меня с грязью, каждый рад вылить на меня ведро помоев. Друзья-приятели всегда не прочь растоптать человека, превосходство которого они чувствуют… Страсть разрушения… Самый разудалый танец — танец со скальпами… Что бы там ни говорили, а Жанна д’Арк лучшая моя роль. Не подать ли мне на них в суд за клевету? Как ты думаешь?
Как я думаю? Все это чудовищно! Но жизнь ничему меня не научила, я не знаю, что требуется делать в таких случаях, не знаю, как постоять за себя…
— Звонила я Пальчику, — продолжала Женни, — он уже двадцать раз обещал мне помочь. Но что-то ему, видимо, мешает… Ползает у моих ног, а врагов себе наживать из-за меня не хочет. Дело не в благодарности, не в том, что я вытащила его из грязи, познакомила со всем Парижем, дала ему ремесло в руки, устроила на то место, которое он сейчас занимает, — но, хотя бы просто из рыцарских чувств, должен же мужчина не размышляя дать пощечину тому, кто оскорбляет женщину…
Я попыталась перевести разговор на другую тему.
— Ах да, — вспомнила Женни, — изумруд… Совсем забыла, день такой бесконечно длинный… Ну, что же тебе ответил Жако?
Я рассказала ей о своем визите и о том тяжелом впечатлении, которое произвел на меня Жако. Этот одержимый способен наложить на себя руки… Если в жизни нет ничего, кроме несчастной любви…
— Несчастная любовь! — взорвалась вдруг Женни. — Скажите пожалуйста! А у меня — счастливая любовь? Разве я стреляюсь из-за такого пустяка? Разве я не живу, не работаю по мере сил, как все люди? Я люблю все, люблю всех… А что я получаю взамен? Ненависть женщин, низменные восторги мужчин и вероломную публику, которую потерять легче, чем завоевать… Жако не кричал и не плакал, когда та девочка по его вине выбросилась из окна его же комнаты. Об этом он позабыл тебе рассказать! Если Жако покончит с собой, если он покинет меня, он совершит предательство… Ну что ж, одним предателем больше… Я — чудовище, а вы все? Что вы понимаете в любви, в дружбе?
Бедная моя Женни, ты оказалась права, мы не умели любить тебя…
На авеню де Сюфрен были расклеены огромные афиши с портретом Женни, лицо в рамке прямых волос, глаза, пристально устремленные на прохожих… Даже на этих грубо намалеванных афишах у нее необыкновенные черты лица, проникающий в душу взгляд. Аллеи Марсова поля кишели людьми — дети, няньки, солдаты, иностранцы с фотоаппаратами… Вокруг Эйфелевой башни, словно заплутавшись в ее кружевах, витал еще дух выставки, ярмарки…
— Если хочешь знать самую настоящую правду, — совершенно спокойно сказала Женни. — Люсьен мне так же безразличен, как вон тот солдатик… Кажется, он влюбился в молоденькую актрису… Что ж, если я имею право на плохой вкус, почему лишать других этого права?
Снова пошел дождь, мы повернули обратно.
В большой гостиной, на столе, стояла огромная, совершенно круглая корзина цветов. «Какая большая, — рассеянно заметила Женни, — точно спасательный круг…» Бросив на стол возле цветов перчатки и сумочку, она направилась к себе. А я пошла за ней, мне не хотелось оставлять ее одну. Взяв в руки первую попавшуюся книгу, я села в уголок. Шаги Женни в ванной, потом полилась вода… И больше ни звука… Тогда, прихватив книгу, я отправилась к себе переодеться к обеду.
В тот вечер у нас обедали Рауль Леже и Жако. Была и Мария, в вечернем платье, во всеоружии красоты. Сразу же после обеда она ушла — ее ждали: она собиралась показать американским друзьям ночной Париж. Они проделают обычный «маршрут великих князей»[14], начав, как полагается с «Фоли-Бержер». Женни, несколько рассеянная, забывала есть и улыбалась в пространство. Ее бесконечно длинный день все еще продолжался. После обеда толпой нагрянули гости. Неизвестно кем приведенный молодой человек — я видела его впервые — тут же сел за рояль. Настоящая находка для танцоров: все делалось само собой, не приходилось ничего заводить, ничего крутить. Не знаю, то ли от этой приглушенной музыки, то ли от чего другого, но все притихли: молча танцевали пары, молча стояла группа гостей у открытого окна, глядя на розовое парижское небо, вдыхая свежесть ночного ветерка… Другие гости тихо беседовали, уютно усевшись в глубокие кресла. Раймонда и новая горничная внесли шампанское.