Анри Труайя
АННА ПРЕДАЙЛЬ
Отворяя дверь бистро, Анна подумала, что ей ужасно хочется выпить сухого белого вина и увидеть того человека, ради которого она сюда пришла. Его еще не было. Ей налили вина. Почти каждый вечер, возвращаясь с работы, она заглядывала в бистро «Старина Жорж» утолить жажду. Обычно она пила у стойки. Но на этот раз взяла рюмку и села за столик в глубине зала. Попробовала душистое, свежее, прохладное «мюскаде». Выпила залпом. И усталость исчезла. Затем развернула газету, твердо решив: «Если он не появится через десять минут, я уйду». Однако через десять минут она подала знак официантке. Еще сухого вина. Две рюмки — ее обычная норма. С ним она выпьет третью, у нее хватит терпения его дождаться.
Люди входили, выходили, беседовали с хозяином бистро в роднившей их атмосфере винных запахов. К счастью, это бистро устояло против моды — здесь не было холодного металла, бугристого стекла, неона. Ветхозаветное и пропыленное, с подковообразной стойкой, оно казалось гостеприимным островком в бешеном водовороте городской жизни. Пятнадцать минут седьмого. Наконец, вот и он. Она слегка растерялась, но заставила себя улыбнуться. Он изменился, а она — тоже изменилась? Черты лица остались прежними, и цвет глаз, и форма подбородка, но все это точно поистерлось, одрябло, расплылось. А ведь ему только тридцать четыре года — нет, тридцать пять. На пять лет больше, чем ей. Как она могла забыть об этом? Они поцеловались. Затем он сел рядом, долго ее рассматривал и, наконец, произнес:
— У меня такое впечатление, будто мы с тобой расстались только вчера!
Она солгала:
— У меня тоже, Марк.
— Ты такая же — прелестная, далекая, таинственная.
Услышав сегодня по телефону знакомый голос, она на секунду вдруг перенеслась в прошлое.
— По-прежнему не женат? — спросила она весело.
— Нет, а ты?
— Что за вопрос! — ответила она. — Конечно нет!
Они молча обменялись взглядами, довольные друг другом.
— До чего же приятно снова встретиться с тобой, — сказал Марк. — Ты знаешь, я часто думал о тебе там.
— Мог бы и написать!
— Но ты бы не стала читать моих писем!
Она не ответила. Еще рюмку сухого вина для нее и виски без содовой — для него. Сидя вот так бок о бок с Марком, она чувствовала, как ее греет эта дружба без задних мыслей. Он взял ее руку.
Мне пора, — сказала она. — Меня ждет Мили.
Мне бы хотелось проведать ее.
Приходи к нам ужинать в следующий вторник.
Ты считаешь это возможным?
Он вышел вместе с ней. Бледное октябрьское солнце скользило по фасадам домов. Погода стояла теплая, и большинство прохожих были без пальто. Ее дом находился в пяти минутах ходьбы от бистро. Они свернули на улицу Сены и пошли в сторону набережной. Анна шла широким мужским шагом — время от времени она даже спускалась с тротуара, чтобы идти быстрее. Марк не отставал от нее. На углу улицы Жака Калло она остановилась и произнесла:
— Так до вторника, Марк.
Он опять поцеловал ее в обе щеки. Она вновь ощутила — без всякого волнения — знакомый легкий запах табака и туалетной воды. Они обменялись рукопожатием. Открыто, прямо посмотрели друг на друга, совсем как брат и сестра.
Не успев подняться по лестнице, она уже забыла о нем. Три этажа по ступенькам, покрытым красным ковром, протершимся до основы.
Луиза собиралась уходить.
— Я все выгладила, мадемуазель. Утюг почти не греется. Надо будет отнести его в ремонт. Я не нужна вам больше? Тогда до завтра...
Анна толкнула дверь гостиной. За письменным столиком в стиле Людовика XVI сидел ее отец с карандашом в руке и решал кроссворд. Из приемника, стоявшего на комоде, доносилась тихая музыка, транслируемая станцией Франс-Мюзик.
— Как Мили? — спросила Анна.
— Отлично, — рассеянно ответил он. — День прошел спокойно. Она почти все время спит. А что нового на службе?
— Ничего. Заболел Каролюс. Это несколько усложнит мою жизнь. Да, еще звонил Марк. Он снова в Париже.
— В самом деле?
— Я только что виделась с ним...
Пьер просиял, точно по лицу его скользнул луч прожектора. У него всегда были самые дружеские отношения с зятем. Возможно, в душе он даже сожалел о разводе Анны. Он встал и выключил радио. Рассчитывал, что сейчас начнутся излияния? На его крупном гладком лице с голубыми, слегка навыкате глазами застыло выжидательное выражение. Но Анна не стала удовлетворять его любопытство и прошла в спальню. На полу валялись иллюстрированные журналы. Она подняла их. На двухспальной, слишком широкой кровати лежала она, ее мать — совсем крошечная, одни кости да желтая, как воск, кожа, седые растрепанные волосы, черные, лихорадочно блестящие глаза, в которых боль, мольба, нежность. Исхудавшая рука протянулась к ней.
— Ах, наконец-то ты пришла, Анна, милая. Все меня бросили — целый день лежу одна... Звала, звала... Никого...
— Но папа сказал мне...
Твой отец говорит бог знает что! Он меня раздражает. А Луиза... Луиза, правда, тоже заходила, но она так много болтает... Даже в ушах звенит. Только ты одна меня понимаешь...
— Ты немножко почитала?
Нет. Этот роман, который ты дала мне, — такая скучища. А журналы — я их уже выучила наизусть...
Анна знала, чего давно дожидалась мать. Она принесла тазик, кувшин воды, полотенце, губку. И стала потихоньку лить воду на руки больной. Эмильенна, закрыв глаза, улыбалась от удовольствия. Вдруг она приподнялась и отчетливо произнесла: