— Лоран, Лоран! Прогнись! Уже семь часов. Скоро придет Луиза.
— Что за Луиза? — спросил охрипший голос.
— Прислуга.
Он отбросил одеяло. Лампа у изголовья осветила голое, набрякшее от сна тело. Анна окинула его взглядом собственницы. В одной руке она держала чашку, до краев наполненную кофе с молоком, в другой — тарелку с двумя большими ломтями хлеба, намазанными медом.
— А ты, — спросил он, — ты не будешь завтракать?
— Буду, позже, — сказала она. — Вместе с отцом.
Он обеими руками взял чашку и прильнул к ней. Поверх широкой чашки видны были лишь его золотистые, блестевшие от удовольствия глаза. Затем он накинулся на хлеб с медом. Он откусывал большие куски, забавно вздергивая при этом губу. Мед стекал по пальцам. Он их облизывал. Алчность, с какою он ел, пробудила в Анне желание раздеться и снова лечь в постель. Прижаться к нему, забыть о времени. Она тряхнула головой, словно пытаясь высвободиться из паутины:
— Лоран, скорее!..
Доев последний кусок, он молнией выскочил из-под одеяла и бросился к одежде. Мгновение — и он уже был одет. Ему захотелось ее поцеловать, но она стала отбиваться, борясь и с ним и с собой.
— До вечера, — проговорил он. — Ты придешь за мной?
— Да, да, уходи же скорее!
Она вытолкала его в кухню и открыла дверь на черную лестницу. Снизу несся грохот передвигаемых мусорных бачков. Дом просыпался. Вскоре раздастся звук ключа, вставляемого Луизой в скважину...
Анна закрыла дверь и прислонилась к ней, тяжело дыша. Когда к ней вернулось спокойствие, она тихонько пробралась к себе в спальню и нырнула в постель, надеясь найти там тепло и запах Лорана.
— Ты не можешь немного задержаться? — заискивающе спросил Пьер, отодвигая чашку.
— Исключено, — ответила Анна, — у меня сегодня с утра назначено несколько встреч на работе.
Он вздохнул:
— Тебе везет. А мне вот совсем нечем заполнить дни!..
— Ну, а эта книга — ты не сходишь за ней?
— Да, возможно...
Она поцеловала его и исчезла. Оставшись один, он налил себе еще чашку кофе, машинально вытащил из кармана письмо госпожи Жироде и перечитал его: «Я с большим опозданием узнала о постигшей Вас страшной потере... Поверьте, что в этих трагических обстоятельствах... Часто думаю о Вас... Не знаю, могу ли сообщить Вам, что книга, которую Вы мне заказали, ждет Вас... Если Вам представится случай зайти на этих днях в наш магазин...» Да, он зайдет. Не потому, что ему так уж хочется. Просто приличия ради. Сама книга, которую он так жаждал получить, теперь его почти не интересовала! Со смертью Эмильенны мир вокруг него поблек, потерял краски. Уйдя от него, она унесла с собой свет, освещавший даже самые незначительные предметы. Он выпил глоток кофе, нашел его горьким, но сахар добавлять не стал. К чему? Луиза вошла, чтобы убрать со стола, и с удивлением спросила:
— Как? Мадемуазель уже ушла?
— Да, — со вздохом произнес он. — Она спешила!
Он потупился, давая мутной волне отчаяния подняться из недр души, почувствовал острую боль, потребность в утешении и сказал тихим голосом:
— Я так одинок, добрая моя Луиза! Да это и понятно. Моя дочь слишком молода, чтобы разделить горе человека, погребенного заживо!
— Не думайте так, мосье! — воскликнула Луиза. — Мадемуазель переживает очень сильно, по-своему. На днях, когда мы перебирали вещи бедной мадам, у нее были красные глаза...
Все вещи Эмильенны были сложены в картонки. Пьер подумал, что ему следовало бы воспротивиться столь поспешной их уборке. Когда Анна объявила о своем намерении, он только заплакал. Она была с ним такая грубая, такая резкая! И такая холодная! Зачем она все убрала? Боялась воспоминаний? Он предпочел бы сохранить платья, пальто, обувь, белье на прежнем месте в шкафу, чтобы, разглядывая их, вдыхая их запах, острее чувствовать свое горе.
— А... а куда же моя дочь положила все эти вещи?
— Отдала их на благотворительные цели, — ответила Луиза.
— Что?!
На свете столько нуждающихся! А мадемуазель такая добрая! Я тоже кое-что получила от нее: черное пальто с меховым воротником нашей бедной мадам, ее коричневый костюм и блузку, которая ей так шла...
— Какую блузку?
— Голубую. Но будьте спокойны, мосье, я никогда не надену ее при вас. Я не хочу причинять вам боль...
Сраженный услышанным, Пьер опустил голову. Значит вся одежда жены роздана кому попало, посторонние люди носят вещи, освященные прикосновением к телу Эмильенны! В храм вторглись и осквернили святыню. А вечером, когда придет Анна, у него не хватит даже смелости осудить сделанное. А впрочем, может, так оно и лучше. Он потерял всякое представление о чем бы то ни было — так ему было плохо... Он попытался вспомнить, когда Эмильенна купила голубую блузку, доставшуюся Луизе. Ах, да, это было года три или четыре назад, перед рождеством. Эмильенна еще была тогда здоровая, красивая, изящная, веселая... И вдруг образ ее застыл. Он не мог вспомнить ничего, кроме фотографии. Напрасно он пытался изгнать из памяти этот квадрат глянцевой бумаги. Луиза унесла тарелки, сняла со стола скатерть. И все-таки Анна могла бы посоветоваться с ним, прежде чем принять такое решение! Как она изменилась после смерти матери! Прежде она всегда держалась в тени Эмильенны. Она всегда держалась в стороне, внимательно следила за всем, со всеми соглашалась, но никогда не вмешивалась в хозяйственные дела. А теперь, когда матери не стало, она решительно заняла опустевшее место. Не было ни междуцарствия, ни безвластия. Из рук жены Пьер перешел в руки дочери. Не сопротивляясь, не удивляясь, скорее даже с благодарностью. Он почувствовал, что сейчас разрыдается.
— Луиза, я выйду! — сказал он.
На улице он почувствовал себя лучше. Свежий воздух и движение разорвали тягостную пелену его мыслей. Однако у книжного магазина его ожидало разочарование. Дверь оказалась запертой. Вероятно, госпожа Жироде придет только к трем часам. Вернуться домой? На это у него не хватало духа. Чтобы скоротать время, он зашел в бистро и заказал кофе. Через десять минут он был уже снова на улице. На этот раз магазин был открыт. Но госпожи Жироде не оказалось на месте. Белокурая женщина невысокого роста, с приятными манерами и лучистыми голубыми глазами спросила, что ему угодно.
— Я зашел за книгой, которую мадам Жироде выписала для меня, — сказал он. — «Paris, during the Interesting Month of July, 1815» .
— Я не в курсе дела, — сказала женщина. — Но я попробую найти книгу. В любом случае мадам Жироде должна скоро подойти.
Она стала рыться среди книг, лежавших кипами на длинном столе. Пьер взял одну из них наугад и начал листать. Это была подборка сводок Великой армии. «Мы овладели Штеттином. О русских пока ничего не слышно. Пусть явятся — хоть сто тысяч. Однако слухи об их выступлении — пустая болтовня. Они не осмелятся выйти нам навстречу...» Тут явилась госпожа Жироде, худенькая, бледненькая, сильно напудренная, и рассыпалась в извинениях и соболезнованиях. Не было ли с ее стороны нескромным послать ему письмо? Пьер уверил ее, что, наоборот, он был этим очень тронут. Она представила его своей новой продавщице Элен Редан.