— Ну что ж, тогда в другой раз, Анна.
Лоран, умиротворенный, сел на диван. Она присоединилась к нему. Он обнял ее за плечи.
— Побудь со мной, — сказал он. — Я так несчастен! Мне бы хотелось запереть тебя в шкатулку и всюду носить с собой. Ты завтра идешь на работу?
— Ну, конечно!
— И ты будешь работать с этими двумя парнями, которых я видел тогда с тобой на улице?
— Да, — сказала она, — с Брюно и Каролюсом. Отличные ребята. Талантливые, с выдумкой... Я бы так хотела, чтобы ты был на их месте!
— А они, ты думаешь, не хотели бы быть на моем? — спросил он, чмокнув ее за ухом.
— Что ты придумываешь? Они меня даже не замечают!
— Но ты-то их замечаешь. Ты только что сказала, что в восторге от них!
— Послушай, Лоран, ты меня злишь...
— Но пойми меня, Анна...
Она закрыла ему рот поцелуем. Он выбрал пластинку в альбоме, лежавшем в изножье дивана, и поставил ее на проигрыватель. Это была «Баркаролла» Шопена.
Они сидели рядом и слушали музыку. Комната медленно погружалась в темноту. Лицо Лорана превратилось в большое бледное пятно. Рука его конвульсивно сжимала руку Анны.
Столик стоял в стороне, у окна с мелким переплетом, застекленного как бы толстыми бутылочными донышками. Молчаливый официант налил ароматное вино в бокалы и удалился. Зажаренное на углях, благоухающее мясо обнажало под ножом нежно-розовое нутро.
— Мясо здесь просто великолепное! — промолвил Марк.
Анна весело кивнула в знак согласия: рот у нее был полон. Тайна, которую она носила в себе, несомненно, обостряла ее восприятие радостей жизни.
— Ну, какие у тебя впечатления от Румынии? — спросила она.
— Весьма сложные, — ответил Марк. — Это, конечно, социалистическая страна, но со своими особенностями. Отель, в котором я жил, был буквально забит европейскими и американскими бизнесменами. Трудно даже представить, как стараются Соединенные Штаты там закрепиться... Идет бешеная конкуренция... А возможности — огромные...
Внезапно Анна перестала его слышать. Похолодев, с замирающим сердцем, смотрела она на Лорана, медленно приближающегося к ней. Он, наверно, обследовал все рестораны на улице Сен-Бенуа, прежде чем попасть сюда. Искаженное лицо его было смертельно бледно, глаза — как у помешанного. На плечах — черная куртка. Он встал перед столиком, широко расставив ноги, заложив за пояс большие пальцы рук. Воцарилось напряженное молчание. Во взгляде Анны был протест, осуждение, приказ уйти.
— Здравствуй, Анна, — произнес наконец он. — Можно присесть?
— Нет, — отрезала она голосом, дрожавшим от гнева.
— Почему? — с удивлением спросил он. — Я тебе мешаю?
— Да, очень.
Брови Лорана дрогнули. Снедаемый гневом, отчаянием, презрением, он тяжело дышал, раздувая ноздри. Глаза его сверкали.
— Ты могла бы, по крайней мере, меня представить, как того требуют правила хорошего тона! — сказал он. — Не хочешь? Прекрасно, я сделаю это сам.
И, повернувшись к Марку, добавил:
— Меня зовут Лоран. А вы — Марк, бывший муж Анны, верно? Вы вряд ли что-либо слышали обо мне. А я о вас много слышал. Я знаю от Анны, что вы остались с ней в отличных отношениях. Друг, почти брат! Трогательно.
Анна исподтишка бросила взгляд на Марка. Он спокойно улыбался, поглаживая кончиками пальцев бокал.
— Кстати, я именно таким вас и представлял, — продолжал Лоран, повышая голос. — Человек с положением, преуспевающий, солидный. На такого можно опереться. А тебе повезло, Анна! Конечно, когда ты сравниваешь меня с этим мосье...
Задыхаясь от стыда и бессильной ярости, Анна еле слышно пробормотала:
— К чему ты клонишь, Лоран?
— Ты не догадываешься, нет? — пробормотал он.
В его горящих глазах была мольба. К ней взывал нищий, жалкий, безответный. Он молча призывал ее воскресить в памяти воспоминания о проведенных вместе ночах. Но она, нимало не смущаясь, отклонила его мольбу. Тогда злобная гримаса вдруг исказила лицо Лорана. И, упершись обеими руками в стол, он едко произнес:
— Мы вчера забыли условиться. Я хотел бы знать, ты придешь ко мне сегодня ночью или мне прийти к тебе?
— Хватит, Лоран, — сказала она. — Убирайся!
— И ты думаешь, я послушаюсь тебя? Точно покорная собака! А где награда?
Он явно издевался. Марк дотронулся до руки Анны.
— Позволь мне выпроводить этого любезного молодого человека за дверь! — сказал он.
— Нет, — сказала Анна, вставая. — Он будет только рад устроить спектакль. Лучше я уйду. И, пожалуйста, не провожай меня, Марк. Я позвоню тебе вечером.
Говоря это, она надевала пальто. Официант поспешно подскочил и отодвинул столик. Она вышла с пылающими щеками, чувствуя позади себя, за спиной, присутствие Лорана. Он явно следовал за ней. Она шагала по улицам, не глядя, куда идет, лишь стремясь унять бушевавшие в душе страсти, — от них перехватывало дух и бешено билось сердце. На бульваре Сен-Жермен она попали в водоворот разгулявшихся парней и девчонок. И тут, обогнав ее, Лоран неожиданно преградил ей дорогу. Он стоял перед ней в распахнутой куртке, сверля ее взглядом.
— Ты что, в самом деле думала, что я позволю тебе обедать с этим типом и крутить шуры-муры? Плохо же ты меня знаешь, Анна!
— Я тебя уже достаточно хорошо знаю, — сквозь зубы сказала она. — Знаю, какой ты бесхарактерный, грубый, эгоистичный и самовлюбленный дурак! Жалкий мальчишка — вот и спи с девчонками своего возраста! Никакой деликатности, ни глубины чувства, ни стыда! Ничтожество... мразь!
Он схватил ее за руку. Она высвободилась.
— Не трогай меня!
И ударила его по щеке. С такой силой, что почувствовала боль в плече. Зачем она это сделала? Лоран был ошеломлен и подавлен. Анна поднесла руку ко рту. Глаза ее застлала пелена слез. Он бросился от нее прочь.
— Лоран, послушай!.. — крикнула она.
Но он уже бежал по мостовой, петляя между машинами. Прямо на него мчался мотоцикл. Зажмурившись, Анна увидела его на земле, в луже крови. Но нет — вот он уже на противоположном тротуаре, мчится — куртка нараспашку, длинные, как у индейца, волосы развеваются на ветру. Секунда — и он затерялся в толпе. Прохожие, которые присутствовали при разыгравшейся сцене, глазели на Анну с насмешливым любопытством. Силы вдруг оставили ее — она заплакала и пошла. Кто-то дотронулся до ее руки. Она обернулась — Марк.
— Пойдем со мной, — сказал он.
Он привел ее в бистро. Там почти никого не было. Они сидели за столиком в глубине зала — перед каждым чашка с черным кофе — и молчали. В телефонной будке за матовым стеклом кто-то без конца говорил. Мужчина или женщина? Лишь какая-то тень, время от времени шевелившая плечами.
— Прости меня, — сказала Анна. — Все было так безобразно!
— Ты живешь с ним? — мягко спросил Марк.
— Да.
— И любишь его?
Анна молчала. Он взял ее за руку. Она так нуждалась в поддержке, что это прикосновение растрогало ее до слез.
— Ну, конечно, любишь, — продолжал Марк. — Но мне кажется, не очень это удачная затея. Он же сумасшедший!
Она согласно кивнула.
— И что же ты собираешься делать? — спросил он.
— То, что произошло сегодня, должно было произойти. Теперь между нами все кончено. Я не хочу больше слышать о нем. Поставлю крест на этой печальной истории. А сейчас мне пора. Надо возвращаться на работу.
— Хочешь я тебя провожу?
— Да, Марк.
— А что, если мы поужинаем сегодня вместе?
— Нет, мне надо побыть одной. Но позже... Я тебе обещаю...
— Я буду звонить тебе каждый день, — сказал он.
Анна улыбнулась ему. Она чувствовала, что избавилась от тяжкого бремени — ей было одновременно легко и грустно, — словно промчался смерч, перевернул все вокруг нее, и она не знала, как шагать в этой непривычной обстановке. Однако на улице все было по-старому — и люди и дома. Марк вел ее под руку. Она прижалась к его плечу.
— Очень сожалею, мосье, — сказала госпожа Редан, — но моя тетушка больше не бывает по утрам в магазине. Она плохо себя чувствует. Может быть, я могу быть вам полезной?..