—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
. будет упрекать Пьера, что тот не смог отстоять своих интересов, и пообещает поговорить на этот счет с генеральным директором СЕПа в течение ближайших двух дней или же предложит устроить ему свидание с тем или иным высокопоставленным лицом, у которого наверняка для него, Пьера, окажется место. Для Пьера это выльется в новые визиты, пере-говоры, ненужные увертки. А так — он вроде бы сделал все, что от него требовалось. И с сознанием собственной безупречности он спокойно вернулся к Эмильенне, которой Анна принесла на подносе ужин.
Накормив мать — все те же маленькие сандвичи из белого хлеба с ветчиной, — Анна пошла переодеваться. Когда она вернулась — причесанная, подкрашенная, в шерстяном сливового цвета платье, отделанном тонким шелковым шнуром того же цвета, на лице Эмильенны заиграла улыбка: ей было явно приятно, что дочь так выглядит.
— Ах, как я тебе завидую! — вздохнула она. — Если бы я могла пойти с тобой!..
Пьер быстро поужинал на кухне и, вернувшись, сел подле жены в кресло перед телевизором. Оба вскоре задремали — где-то в середине передачи о Рубенсе. Проснувшись первым, Пьер на цыпочках вышел, мигом умылся и надел чистую пижаму в синюю и белую полоску. Он только собирался нырнуть в постель, как Эмильенна открыла глаза, улыбнулась и пробормотала:
— Опять эта пижама!.. Надо будет сказать Луизе, чтобы она разрезала ее на тряпки — чистить металлическую посуду!..
— Чем тебе не нравится моя пижама?
— У тебя в ней вид каторжника из кинофильмов!
— Тебе не нравится мой серый костюм, тебе не нравится моя полосатая пижама... Что же тебе нравится?
— Даже не знаю. Пожалуй, твоя кремовая пижама.
— Я берегу ее для особых случаев.
Она приподняла брови и спросила хрипловато-насмешливым тоном:
— Для каких особых случаев, Пьер?
— Если, например, мы с тобой отправимся путешествовать.
Он сказал это не подумав. И почувствовал, как у него сжало горло.
— Ты хочешь, чтобы я сменил пижаму? — поспешно спросил он.
— Да.
Он выполнил ее просьбу. У кремовой пижамы были слишком длинные рукава.
— Ты выглядишь бесподобно! — сказала она.
Он выключил телевизор и лег под одеяло. Сегодня Эмильенна казалась менее раздражительной, чем обычно. Может быть, потому, что они были вдвоем? Ничего не поймешь с этой болезнью — одни сплошные неожиданности!... Пьер придвинулся к жене.
— Позволь мне обнять тебя, — прошептал он. — Вот так... Тихонько... Подержать хоть несколько минут... Так хорошо, когда мы вместе!..
Она прильнула к нему. До чего же она стала худенькая! Казалось, прижми ее чуть покрепче — и косточки хрустнут. Он обнял ее за плечи. Теплота ее тела волновала его. Ей было двадцать пять лет. И от волос се все так же пахло чем-то пряным.
— Если бы ты знала, как я тебя люблю! — прошептал он.
И вдруг безмерная радость охватила его: она выздоровеет! Конечно, выздоровеет, уж он-то знает это лучше, чем кто-либо. Вопреки всем доводам разума.
Она слегка шевельнулась, высвобождаясь из его объятий. И прошептала:
— Пьер, я хотела тебе сказать... Ты ворочаешься ночью, храпишь... Это неудивительно, когда у человека крупный нос... А мне так нужен отдых!.. Нам лучше спать отдельно...
Он не ожидал такого поворота и на минуту оторопел. Потом почувствовал обиду: за что же так его наказывать!
— Спать без тебя... — сбивчиво проговорил он. — Но... но это же' невозможно!
— Только пока я больна.
— Понимаешь ли ты, чего ты от меня требуешь?
— Да, Пьер. Но надо быть благоразумным.
— Ну ладно, тогда я устроюсь подле тебя в кресле или в шезлонге...
— Нет, все равно я буду слышать твой храп.
— Так куда же ты хочешь, чтобы я ушел?
— В маленькую комнату. Там тебе будет удобно, и ты сможешь читать сколько захочешь.
Эта каморка в глубине квартиры уже давно служила кладовой. Туда складывали чемоданы, картонки, набитые бумагами, ненужные книги, старые журналы.
— Но это же нелепо! — возразил он. — Я буду так далеко от тебя! Лучше я буду спать на диване в гостиной.
— Как хочешь, — сказала она.