Она не успела ответить. Рядом возник белокурый бородатый гигант, широкоплечий, с узкими бедрами. В руке он держал батон хлеба.
— А вот и Гуннар! — воскликнул Лоран Версье.
Анна вышла из комнаты и рядом с дверью, в коридоре, увидела картонную коробку, из которой вываливался мусор.
Во всяком случае, прошу вас немедленно убрать это! Завалили весь проход отбросами! Возмутительно!..
Спускаясь по лестнице, она и сама не знала, хвалить себя или злиться.
Марк пришел, пока ее не было. Она рассеянно поцеловала его. Они с Пьером потягивали сухое вино в гостиной. Бокал для Анны стоял на маленьком столике. Она поспешно поднесла его к губам.
— Оказывается, Мили неважно себя сегодня чувствует, — заметил Марк.
— Нет, — возразила Анна, — вовсе нет.
— Она переутомилась вчера, — печальным голосом проговорил Пьер. — И теперь спит. Я не решаюсь ее будить...
— Как жаль, — сказал Марк. — Мне так хотелось бы ее увидеть.
— Кстати, Анна, как там обошлось наверху? — осведомился Пьер.
— Отлично, — сказала она. — Привратница все раздула. Наш постоялец один только раз пригласил к себе гостей!
Они сели за стол. Анну поразила необычная возбужденность отца. Любая фраза Марка вызывала у него восторженный отклик. Казалось, он готов был без конца слушать своего бывшего зятя, словно хотел, чтобы дочь увидела его в наиболее выгодном свете.
— Ну, как Канада?.. Нет? Не может быть!.. Ты слышишь, Анна? А как твоя работа?
Ей неприятна была его назойливость. Неужели он забыл, чем для нее был Марк? Несколько раз ей хотелось мягко одернуть отца. Но потом она подумала: «Я так критиковала маму, а ведь сама становлюсь похожей на нее!» Она отнесла грязные тарелки на кухню и вернулась с пирогом. Марк рассказывал Пьеру, что по его предложению фирма, где он работает, намерена попытаться завоевать рынки Востока для своей продукции — статических конверторов и блоков управления. Подавленный множеством технических деталей, Пьер машинально кивал головой и бормотал:
— Да, да... Надо же!..
Анна тоже делала вид, будто интересуется делами Марка, но мысли ее упорно возвращались на верхний этаж. Она думала о беременной шведке, ее муже и приятеле. Какая холодина у них в комнате! И к тому же они наверняка голодают. А может быть, даже принимают наркотики? «Это меня не касается», — неожиданно решила она.
— Какой изумительный сладкий пирог! — сказал Марк. — Это ты испекла?
— Нет, Луиза.
— Как? Она до сих пор у вас? Невероятно!
Пьер разливал вино. Щеки у него порозовели, глаза сверкали. Анна спрашивала себя, зачем ей понадобилось звать Марка. Когда она была замужем, они по традиции всегда ужинали в субботу у ее родителей. Те же стулья, те же тарелки с голубым узором на стенах, тот же пирог. Она все помнила и ни о чем не жалела. Нет, жалела, что за столом нет Мили с ее лучистым взглядом — Мили, которая так любила принимать гостей...
— Знаете вы что-нибудь о Клардье? — спросил Марк.
— Да, — ответил Пьер, — но с тех пор, как заболела Мили, мы с ними больше не встречаемся. И все же Шарль оказался отличным малым: рекомендовал меня на работу в СЕП. Но из этого ничего не получилось.
— Почему?
— Неинтересно — ни в денежном, ни в ином отношении! Ах, как же это непросто! Вот уже полгода я ищу место... Никто не хочет брать человека моего возраста!..
Анна, поджав губы, встала и прошла в комнату матери. Эмильенна лежала на спине, вытянув вдоль тела руки. Дышала она прерывисто, с трудом. Анна дотронулась до ее плеча. Больная приоткрыла глаза и прошептала:
— Он еще здесь?
— Да, Мили. Тебе ничего не нужно?
— Нет. Иди, иди, моя милая...
Анна вернулась в столовую и подала кофе мужчинам, которых теперь занимал вопрос о плюсах и минусах снижения пенсионного возраста.
Пьер лежал на диване в гостиной; просмотрев все крупные заголовки в газете, он сложил ее и задумался: интересно, почему Анна порвала с Марком? Такой веселый, живой и умный малый! Может быть, она к нему еще вернется? Ведь не зря же она пригласила его сегодня! Но что у нее там в голове — нипочем не узнаешь. Диван этот, конечно, жестковат. Но одиночество имеет и свою положительную сторону. Полная свобода движений! Он мог вставать, ходить, читать в свое удовольствие. Лампа под большим абажуром из пергамента освещала его любимую старую мебель. Он вдруг почувствовал себя холостяком. И по его телу пробежал холодок. «Мили! Мили!» — тяжело вздохнул он. И снова принялся за газету.
— Когда он опять придет? — спросила Эмильенна.
— Не знаю, — ответила Анна. — Мы об этом не говорили.
Мне так хотелось посидеть вчера с вами за столом! Но я была не причесана, выглядела ужасно, он просто сбежал бы!
Она явно забыла, что Марк приходил на ужин неделю назад. Она все больше и больше путала даты.
— В следующий раз, когда он придет... — сказала она усталым голосом. И, не закончив фразы, погрузилась в сон.
Она редко засыпала вот так — утром, вскоре после первого укола. А ведь она хорошо позавтракала и ни на что не жаловалась, когда ее приводили в порядок. Пьер ушел в гостиную читать газету. Анна укрыла мать и, поскольку на сердце у нее было неспокойно, присела возле кровати. Ничего не поделаешь: придется опоздать немного на работу. Теперь, при ее положении, никто уже и не требует, чтобы она приходила вовремя. Она отбросила прядь волос со лба больной.
— Как приятно чувствовать твою руку на лбу! — прошептала Эмильенна, не открывая глаз. — А Марку понравился галстук, который ты ему подарила?
«Какой галстук?» — подумала Анна. Должно быть, Эмильенна, потеряв ощущение времени, вспомнила какой-то из дней рождения в далеком прошлом.
— Да, Мили, — сказала Анна. — А теперь спи...
— Какой красивый галстук! Мы ведь его вместе выбирали, правда?
— Да.
Почему мать так упорно говорит с ней о Марке? «Мили уже ничего не соображает... Неужели мой брак оставил в ней более глубокий след, чем во мне?.. Вообще-то она очень любила Марка... Все любили Марка... И я тоже». Анна улыбнулась и вздохнула. Этот брак — какое жалкое недоразумение! С самого начала, вопреки очевидному, Марк видел в ней лишь капризное, хрупкое создание. А она совершенно другая. Его попытки обращаться с женой как со слабым, пленительным существом вызывали у нее ожесточенное сопротивление. Она чувствовала, как день ото дня между ней и мужем углубляется непонимание — не помогали сгладить его и ночные ласки, ибо интимная жизнь складывалась у них не очень удачно. Марк обожал путешествия, а для нее всякая перемена мест была пыткой; он расцветал в обществе, тогда как она больше всего любила одиночество; он стремился добиться повышения по службе, чтобы избавить ее от необходимости работать, а она все больше привязывалась к своей профессии. Но могло ли все это оправдать разрыв? Однажды утром она проснулась, твердо убежденная, что с этим недоразумением пора кончать и надо как можно скорее расставаться с Марком. Никто тогда не мог понять ее решения: ни Марк, ни их друзья, ни ее родители. Разве что мать. Когда Анна сообщила ей о своем намерении, Эмильенна сказала лишь: «Я ожидала этого, дорогая. Уже давно вы с Марком шагаете не в ногу» . Анна вспомнила эту фразу слово в слово и сопровождавший ее грустный и умный взгляд. После развода она могла бы обосноваться в однокомнатной квартирке и вести независимую жизнь. Но такая мысль даже не пришла ей в голову. Как приятно было вновь обрести милые семейные привычки! Настоящая семья ее была не той, которую она временно создала с Марком, — с самого раннего возраста ее семьей была мать. Она чувствовала большую нежность и тягу к Мили. О, эти их сбивчивые, бесконечные разговоры, горячие споры, умение с полуслова понять друг друга! У них были свои словечки, тайный код улыбок и взглядов, которых не знал даже Пьер, несмотря на все его старания. Порой обмен репликами между матерью и дочерью ставил его в тупик, и, чувствуя, что его намеренно оставляют в стороне, Пьер замыкался в себе, настораживался. Мили царила в доме с неоспоримостью суверена, всем управляла и все решала сама. И Анна, сама себе не признаваясь, с удовольствием подчинялась ей. Собственно, подчинение это не столько шло от ума, сколько объяснялось поразительным обаянием матери. Анна и Марка-то покинула в основном потому, что хотела вернуться под крылышко Мили. Теперь она потеряла и мужа и мать: Марк стал ей совсем чужим, а мать — с каждым биением сердца все больше удалялась от них. Нет, нет, это невозможно. Мили не может сдаться... Анна встала.