лись, напомнив, что правила для всех одинаковы. Правда, её непосредственный руководитель предложил ей помощь в виде «особого» графика погашения, плотоядно улыбаясь и кивая на диван в приёмной. Анна вспыхнула и влепила ему пощёчину. Мерзость. Руководитель лишь посмеялся, пообещав, что «все там будете». Не успев, прокрутить всё это в мыслях, Анна услышала звонок мобильного. Она знала этот номер и прекрасно знала о чём пойдёт речь. Сбросила ненавистные цифры. Телефон тут же зазвонил снова. Сбросила и поставила беззвучный режим. До дома оставалось ещё около получаса ходьбы, а там спасительная ванна с тёплой водой. Как в Средиземном море, подумалось ей. Ей нравился путь домой, кроме одной точки маршрута. Это был небольшой рынок, где днём продавали несвежее мясо, а по вечерам собирался всякий сброд, продавались наркотики и краденные вещи; размалёванные пьяные бляди в рваных колготках предлагали свои «прелести» неприхотливой клиентуре; постоянно были слышны крики каких-то разборок, шум драки, звук бьющихся бутылок. Анна всегда старалась обходить это место, правда нужно было делать крюк в несколько кварталов, а сегодня она слишком устала для долгих прогулок, да и, задумавшись, не сразу поняла, как оказалась на территории рынка. Немногочисленные кривые киоски с решётками на побитых стёклах, исписанными матерными словами стенами, бутылочное стекло повсюду, какие-то компании оборванцев, пьющих водку и испражняющихся тут же у стен торговых точек. Замутненные дешёвым пойлом глаза лениво скользят по Анне, но отворачиваются. Вслед она слышит сомнительные комплименты, но никто не пристаёт. В целом, всё спокойно, выход уже близко, Анна видит свой квартал, расположенный сразу за рынком, и неприятное чувство тревоги покидает её. Уже на выходе её внимание привлекает драка шавок за кусок тухлого мяса, вытащенного ими из мусорного бака, она оборачивается на мерзкий лай, замедляя шаг и тут же вскрикивает от неожиданности: кто-то крепко вцепляется в её лодыжку ледяными пальцами. Она оборачивается и видит у своих ног грязную безногую старуху, сидящую на какой-то деревянной каталке. Старуха смотрит на Анну бешеными глазами и шамкает что-то про «подай, дочка, Христа ради». Анна пытается вырваться, но рука старухи держит крепко. Голос старухи становится громче: «Дай денег, блядовка, видно же, что чистенькая, значит при деньгах!». Оглядываясь по сторонам, Анна видит, как к ним начинает приближаться местная пьяная шваль. Анна нащупывает в кармане куртки мелочь и бросает монеты в лицо старухе, та выпускает её лодыжку и начинает резво их собирать, как будто боясь, что сейчас всё отберут обратно. Анна бежит через выход, слыша вслед старушечье «Сука!». Возле своего дома она останавливается, роется по карманам и сумке в поисках ключей, долго не может найти, ощущение старушечьей руки на ноге не покидает её. Мерзко, быстрее бы отмыться от этого дня. Наконец ключи звенят в её руке, Анна влетает в тусклый подъезд, бежит по грязным ступеням на свой третий этаж. Уже засунув ключи в скважину, она чувствует, как кто-то хватает её сзади за пучок волос и сильно выгибает её голову назад до боли в шее. Рядом с левым ухом она слышит недобрый голос: «Здравствуй, малышка, а я уж тебя заждался». Сильная рука разворачивает её и прижимает к стене возле двери. На неё с улыбкой смотрит крепкий высокий мужчина. Ни взгляд, ни улыбка не предвещают ничего хорошего. Он приближает своё лицо к Анне, она чувствует запах какой-то гнили из его рта, когда он начинает с ней говорить: «А я звоню-звоню тебе, а ты всё не хочешь поговорить. Занята была, наверное? Не можешь мне минутку уделить? А я ведь скучал». С этими словами он свободной рукой задирает ей юбку и начинает лапать её промежность. «Когда проценты думаешь платить, сука? Может прям сейчас рассчитаешься?». Анна цепенеет от ужаса, во рту пересыхает, язык не слушается, сердце готово выпрыгнуть из груди. Сверху слышен звук замка, кто-то выходит из квартиры, звенит ключами. Амбал оборачивается назад, затем убирает руку из-под юбки Анны, поворачивает злое лицо к ней и со всего маха лепит ей пощёчину. Анна вскрикивает и падает от удара к его ногам. «Завтра вернусь, будь готова погасить долг». Он уходит. Сверху спускается бабка, опираясь на клюку. Видит Анну на полу и начинает поносить её на весь подъезд: «А ты чего тут разлеглась, дрянь? Набралась небось, что ноги не держат? Постыдилась бы, скотина этакая! А ну вставай, нехер тут валяться! Вставай, говорю, а то полицию вызову! Воспитали на свою голову всяких курв и наркоманов!». Анна с трудом поднимается, открывает дверь и вваливается в квартиру, падая на холодный линолеум прихожей. Бабка захлопывает за ней квартиру, продолжая свой монолог о нравах, спускаясь дальше по лестнице. Какое-то время Анна лежит на полу, смотря в темноту квартиры, прислушиваясь к стуку своего сердца. Затем встаёт и на ватных ногах плетётся в ванную комнату. Щёлкает выключателем. Включает воду и начинает раздеваться, стараясь не встречаться взглядом со своим отражением в запотевающем зеркале. Наконец-то долгожданная вода! Анна погружается в неё, оставляя на поверхности только нос. Выныривает обратно, лицо саднит от пощёчины, на душе скребут кошки, чувствуется обида на весь мир и хочется какой-то защиты. Она вспоминает детство, когда единственным её защитником была мать, которая давала ей утешение после побоев вечно пьяного отца или стервозной старшей сестры. Анна вспоминает вечно печальное лицо матери, грустную улыбку, тепло рук и рыдания в тот день, когда она провожала свою любимую дочь на вокзал. Дочь рвалась в большой город, к лучшей жизни, как в сериалах. Дорвалась, получите, распишитесь. Слышно жужжание мобильника. Она протягивает к нему руку, высвечивается номер её сестры. Этот день не закончится никогда, думается Анне, когда она нажимает зелёную кнопку. Вечно пьяный голос сестры: «Ну что, сука, добилась своего? Доконала мать! Это всё ты виновата. Ты!». Анна не понимает о чём речь, пытается вставить хоть слово в словесный понос сестры. «Умерла мать, слышишь? Сегодня. Не знаю, делай что хочешь, но похороны оплачивай. У нас с отцом денег нет». Сердце пропускает несколько ударов. Снова голос в трубке: «Ты там оглохла, бля, что ли?». Анна выходит из оцепенения и выдавливает из себя, что завтра утром выезжает к ним, но денег у неё нет. «А на кой ляд ты тут нужна без денег, дура? Ты там в банке работаешь? Вот и не ври мне, дрянь, что денег нет. Небось уже со всеми банкирами перетрахалась, а всё прибедняешься, элита ссаная». Сестра бросает трубку. Рука безжизненно падает, телефон летит в воду. Анна выкручивает кран посильнее, но грохот воды не может заглушить мысль о смерти матери. Она сползает вниз, голова полностью скрывается под водой. Анна орёт в эту глухую толщу, заполняя лёгкие водой. Выныривает, закашливается от вырывающихся из лёгких воды и рыданий, глаза жжёт слезами. Орёт уже в пустоту этой комнаты, в пустоту этого города, переполненного мразью и равнодушием. В стены и потолок стучат соседи, матерят её, кричат, чтоб заткнулась. Её крик перекрывает новые выпуски рекламы по телевизорам добропорядочных плательщиков потребительских кредитов. Анна затихает. Протягивает руку к полочке, достаёт дешёвый бритвенный станок. Спокойными движениями достаёт из него лезвие, бросает станок в воду. Прикладывает лезвие к левой руке и делает несколько надрезов вдоль вен, не чувствуя боль, с интересом наблюдая как кровь начинает толчками выбрасываться наружу, заполняя воду вокруг красным. Анна закрывает глаза и сползает обратно в воду. Перед глазами песчаный пляж, залитый солнцем, ласковое тёплое море вокруг, пальмы на берегу, где-то там среди прогуливающихся отдыхающих идёт её мать с самой красивой и доброй улыбкой на свете. Она чувствует облегчение на душе, её больше ничего не волнует, этот день наконец-то позади. Под водой неслышно, как ей тарабанят в дверь затопленные соседи снизу, орущие про огромные кредиты на евроремонт.