недавно, может и пока, с Ума Сойти и Жуть.
Всё это нонсенс и Сен-Санс и с ним Зулус-Лотрек,
и Авиценна и цена, Бетховен и хавбек.
И Аполлоном полон дом -- бемоли и бомонд,
Махатма и тьма хамов в нём и синий Сен-Симон.
Конечно, это не для всех. Ещё бы -- вас из дас!
Оф коз, но может быть, успех тому, кто вас издаст.
9. Антон Бузов. Философия наслаждения
Забубенные бубнилы забивали болт в болванку,
и зубастые зубрилы забухтели в барабан,
а барон бубей губастый заболел, забытый в банке,
и бараны за баранкой забодали кегельбан.
Раз ха-ха, два ха-ха, вот такая чепуха,
а иная чепуха подороже, чем меха.
Журавлей журили жабы живо, нежно и желанно,
и жукастые жоржетки дрожжи выжали в жилет,
а железные жизели зажевали джин жеманно
жёлтым жёлудем дрожащим в замороженном желе.
Раз ха-ха, два ха-ха, в шапке варится уха,
дyхи делают духи и меняют на грехи.
В целлофане целовались цепеллины с пацанами,
цубербиллер цикнул циклом целочисленный процесс,
а цианистые цыпки зацепились за цунами,
и цукаты танцевали целомудренный эксцесс.
Раз ха-ха, два ха-ха, кто у нас за лопуха?
Лопухи без чепухи к окружающим глухи.
10. А. Кольцов. Эстетика самоотречения
Моё лицо упало на пол,
я сам рассыпался на части,
потом куда-то долго капал!
Все говорили -- "Вот несчастье,
такой красивый был мужчина --
не лысый и не бородатый,
и в чём, помилуйте, причина,
что он укапал весь куда-то?"
А я всё капал, капал, капал
и испарялся понемножку,
потом росой ложился на пол
и изморозью на окошко...
И ты пришла и пальцем тёплым
так непосредственно и мило
вдруг вывела на потных стёклах
слова -- "А я тебя любила!"
Я твоего коснулся тела.
Ты мною тут же запотела.
11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20
. . . . . . . . . . . . . . . .
21. Коля Ветров.
Воспоминания о первой любви
Вся улица позаросла травою,
и тополиный пух мешал дышать.
Я шёл домой с дурманной головою,
в любви не понимая не шиша.
Вообще я понимал, что поцелуи,
коленки, губы и туманный взгляд,
и -- как ещё там девочки балуют --
свободы джентельмену не сулят.
И, честно говоря, сама свобода
казалась мне девчоночкой шальной,
далёкой от народа и завода
под необобществлённою Луной.
Был закат или рассвет,
был вопрос или ответ...
Было мне от сигарет горько.
Было ей шестнадцать лет,
и она сказала -- "Нет!
Не печалься и привет, Колька".
22
А девочка другая из подвала,
где жили хулиганы и жульё,
мне сердце беззаветно отдавала.
Но я не знал, что я люблю её.
А папа её злой и неумытый,
со шрамами на будке и руках,
и вор и душегубец знаменитый,
в ту пору оказался не в бегах.
Сказал он мне -- "Ты не пойми превратно,
я мальчиков не трогал и не бил!"
Затем он объяснил весьма понятно,
что я её безумно полюбил.
Загудели провода...
И не понял я тогда,
где вино, а где вода. -- "Горько!"
И сказала мне она
"Я теперь тебе жена.
Это не моя вина, Колька".
23
С тех пор она мне стала половина.
Но я люблю другую до сих пор.
А папа не пустил меня в малину,
чтоб инженер в семье был, а не вор.
И вот употребляю я спиртное
в количествах невиданных вообще.
И в том моё занятье основное...
Живу без интересов и вещей.
И было у нас сколько-то детишек.
Я помню их нечётко, как в бреду.
Научатся и письма нам напишут,
поскольку их забрали по суду.
Нелюбимая жена
наливала мне вина,
говорила мне она горько
"В мире всё обман и ложь,
жить на свете невтерпёж...
Может, ты меня убьёшь, Колька?!"
24.
Немного музыки. Полуночный джаз