Анна откашливается:
– По-моему, схватывается, миссис Лоувуд. Я вам еще для чего-нибудь нужна?
Мама бросает взгляд на меня:
– Не прямо сейчас, милая. Спасибо тебе.
Пока мы идем через гостиную к прихожей, Анна выворачивает шею, пытаясь разглядеть, что происходит наверху.
– Ты не представляешь, как это странно, – говорит она. – У меня в доме люди, а мне не хочется разорвать их на мелкие кусочки.
– Но так же лучше, нет?
Она морщит носик:
– Ты… как там Кармель говорила? – Опускает глаза, потом снова смотрит на меня: – Жопа.
Я смеюсь:
– А ты врубаешься.
Выходим на крыльцо. Застегиваю куртку. Я ее так и не снял – в доме полвека не топили.
– Мне Кармель нравится, – говорит Анна. – А сначала не нравилась.
– Почему?
Она пожимает плечами:
– Я думала, она твоя девушка. – Улыбается. – Но это глупая причина не любить человека.
– Ну да. По-моему, Кармель с Томасом движутся встречно-пересекающимся курсом.
Мы прислоняемся к стене, и я чувствую гниль в досках у меня за спиной. Они ненадежны. Стоило мне прислониться – и уже такое ощущение, что это я их подпираю, а не наоборот.
Боль в голове становится все настойчивей. И начинается боль в боку, как у бегуна. Надо спросить, нет ли у кого анальгетика. Но это глупо. Если это мистическая боль, то хрена лекарства от нее помогут.
– Болит, да?
Она смотрит на меня озабоченно. Видимо, я не просек, что тру глаза.
– Все в порядке.
– Надо заманить его сюда, и побыстрее. – Она доходит до перил и возвращается. – Как ты собираешься заполучить его? Скажи мне.
– Собираюсь сделать то, чего ты всегда хотела, – говорю.
Через секунду до нее доходит. Если можно выглядеть одновременно уязвленным и благодарным, то лицо у нее именно такое.
– Не горячись так. Я собираюсь убить тебя совсем немножко. Это будет скорее ритуальное кровопролитие.
Она хмурится:
– А это сработает?
– Учитывая все эти дополнительные призывающие чары, созревающие на кухне, думаю, да. Он поплывет сюда по воздуху, как мультяшный пес на запах тележки с хот-догами.
– Это ослабит меня.
– Насколько?
– Не знаю.
Черт. По правде сказать, я и сам не знаю. Не хочу навредить ей. Но кровь – это ключ. Поток энергии, текущий по моему клинку фиг знает куда, должен привлечь его, подобно вою главного самца в волчьей стае. Закрываю глаза. Куча всего может пойти наперекосяк, но слишком поздно передумывать.
Боль между глаз заставляет часто моргать. Мешает сосредоточиться. Я даже не уверен, что буду в состоянии нанести удар, если подготовка затянется.
– Кассио. Я боюсь за тебя.
Хихикаю:
– Наверное, это мудро.
Крепко зажмуриваюсь. Это даже не колющая боль. Та была бы лучше, накатывала и отступала, чтобы я успевал прийти в себя между приступами. А эта постоянная и сводит с ума. Облегчения нет.
Щеки моей касается нечто прохладное. Мягкие пальцы проскальзывают в волосы у меня на висках, отодвигая их. Затем я чувствую, как она нежно-нежно проводит ими мне по губам. Открываю глаза и смотрю ей прямо в глаза. Затем закрываю обратно и целую ее.
Когда это кончается – а оно кончается не сразу, – мы прислоняемся к дому, упираясь друг в друга лбами. Мои ладони по-прежнему лежат у нее на пояснице. Она по-прежнему гладит мои виски.
– Вот уж не думала, что доведется, – шепчет она.
– Я тоже. Я думал, я тебя убью.
Анна ухмыляется. Она думает, ничего не изменилось. Она ошибается. Всё изменилось. Всё, с тех пор как я приехал в этот город. И теперь я знаю, что мне суждено было приехать сюда. В тот миг, когда я услышал ее историю – связь, которую я тогда ощутил, интерес, – все имело цель.
Я не боюсь. Несмотря на жгучую боль между глаз и знание, что за мной идет нечто, способное легко вырвать мне селезенку и лопнуть ее как водяной шарик, я не боюсь. Она со мной. Она моя цель, и мы спасем друг друга. Мы всех спасем. А потом я собираюсь убедить ее, что ей суждено остаться здесь. Со мной.
В доме брякает. Наверное, мама что-то уронила на кухне. Делов-то, но Анна подскакивает и отстраняется. Сгибаюсь набок и морщусь. По-моему, этот обеат начал выковыривать мне селезенку заранее. Кстати, а где у нас селезенка?
– Кас! – ахает Анна и бросается ко мне, чтобы я мог на нее опереться.
– Не уходи, – говорю.
– Я никуда и не ухожу.
– Никогда не уходи, – дразню я ее, и она делает такое лицо, словно раздумывает, не придушить ли меня.
Она снова целует меня, и я не отпускаю ее губы; она начинает извиваться, пытаясь одновременно засмеяться и остаться серьезной.