Оглушенная утка не успела прийти в себя, как Воронцова, проявив неожиданную прыть, кинулась на неё животом, придавила и, схватив трепыхающуюся живность за лапы, бегом побежала к найденышу.
— Смотри, немтырь, ужин! Только сверни ей шею — женщина протянула утку, — я не смогу. Запечь постараюсь, должна на берегу глина быть, а вот убить..
Хенрик принял птицу, одним движением сломал ей шею и положил рядом. Анна вздрогнула, передернула плечами и пошла искать глину — речка ведь. Пока она отсутствовала, лейтенант выпотрошил утку, закопал внутренности, и обрадованная находкой женщина обмазала желтоватой грязью добычу, потом завернула в лопухи и развела над ней костер.
— Живем, немтырь! Часа два надо, наверное. Спасибо — Анна поклонилась парню-. Хорошо, что ты выздоравливаешь. Поможешь мне выбраться куда-нибудь.
Анна села на кучку веток и вдруг заговорила:
— Я тут уже неделю шлепаю. Никого, кроме вас, не попалось. Что за мир, что за место? И почему я помолодела? А краска с волос не сошла. Я ведь не вернусь, да? — она посмотрела на наблюдавшего за ней молодого человека. — Отсюда не возвращаются. Наверное. Лариска бы сказала: начинай новую жизнь, Анюта! Делай то, что не смогла в прежней.
Женщина помолчала и продолжила:
— А к чему возвращаться? Дети выросли, живут сами. Дочь устала от меня, да и все равно. Сколько мне там осталось? Друзья мрут как мухи, телефон брать боишься. — Она тяжело вздохнула. — Дар это или наказание? Так внезапно: уснула в самолете— очнулась на берегу речки. Нонсенс, а поди ж ты — факт. Я вроде скучаю, а вроде — так и надо. Сама себе уже мозг проела ложечкой.
Парень слушал, следил за выражением лица женщины и старался ничем себя не выдать. Воронцова смотрела на огонь и говорила:
— Правда, незнакомцу высказать легче, чем своим. Вот ты меня не понимаешь, а мне лучше стало. И спеть хочу. Я так давно не пела — связки от табака сели, а тут получается.
Анна Николаевна запела:
— Ой, да не вечер, да не вечер,
Мне малым мало спалооось
Мне малым мало спалооось.
Ой да во сне привиделось…
Горел, потрескивая костер, садилось над лесом солнце, а по берегу разливалось пение женщины: мелодичное и светлое, как и ее настроение. Хенрик слушал, закрыв глаза. За этой песней последовала другая, такая же степенная и красивая, что-то про степь и умирающего, потом про рябину.
Женщина пела, по ее лицу катились слезы, а лейтенант Вайс представлял, как удивится отец, когда он приедет домой, да еще и с очаровательной иностранкой, спасшей его сына. Правду говорить отцу он не станет, зачем волновать старика? А женщина ему нравилась все больше и больше. Необычная внешность — глаза особенно, зеленоватые, немного колдовские, белая кожа, стройная, женственная, языкастая, деловая. А что до возраста. примерно его лет, хотя, судя по ее словам, была старше. Про особенности попаданцев он знал, а вот менялась ли внешность — архивы данных не хранили.
Через какое-то время и несколько песен Анна Николаевна разгребла кострище и вытащила утку. Глина схватилась, пришлось приложить усилия, чтобы добраться до мяса. Опять без соли, но мясной дух наполнил рот слюной.
— Кто молодец? Я молодец! Налетай — подешевело, было рубль— стало два. Держи ножку, болезный!
Утка ушла в мгновение ока. Анна вскипятила листья черники, благо, кустики росли недалеко, и приготовилась сменить повязку. Хенрик не возражал. То ли воздух и организм, то ли заботы незнакомки, но раны заживали не по дням, а по часам. И Хенрик решал, когда ему дать знать спасительнице, что он ее понимает: до прибытия в поместье или раньше. Решил молчать до последнего. Так и безопаснее, и интереснее, что скрывать: не ведающая о его понимании, женщина станет более откровенной, а у него появится возможность узнать ее по-лучше, чтобы выработать легенду и ввести её в дом с минимальными проблемами.
Глава 4
Анна Николаевна еще один день продержалась на воде и ягодах, пыталась ловить рыбу сумкой, искала грибы. Все без толку, поэтому постаралась объясниться с окрепшим парнем:
— Надо идти, — изобразила она пальцами ходьбу. — Деньги у тебя в суме есть, добредем куда-нибудь, понимаешь? Господи, почему я забыла немецкий? Ферштейн, майн кампф? Черт! Думкопф. Нет, это вообще не в тему, битте плиз. Ну что там еще было? Гуттен морге, гуттен так. Так вас раз так, едрена вошь! Данке шён, битте! Их бин пленный! Их бин Анна, что б меня! Вас из даст? Шпрехен зи дойч?
Анна злилась, а Хенрик с трудом удерживал смех. Слова лишь отдаленно походили на привычные, но общий смысл он улавливал, потому и веселился. Подождав, пока женщина не прекратит выстреливать фразами, он привлек ее внимание и начал свою пантомиму. Показал на штаны, изобразил, как одевается, идет с ней под руку, рукой показал направление движения и попытался донести до неё необходимость молчать, потому что говорить будет он.