Некоторое время оба молчали.
— Разве вы ничего не знаете обо мне? — произнес он наконец.
— Кое-что. Немного.
— Я женат. Но моя жена не хочет жить со мной по причинам, которые, как мне кажется, большинство женщин сочтут убедительными… Иначе я давно бы стал ухаживать за вами.
Они опять помолчали.
— Мне все равно, — сказала Анна-Вероника.
— Но если бы вы знали…
— Я знала. Это не имеет значения.
— Зачем вы мне сказали? Я надеялся… Надеялся, что мы будем друзьями.
Он вдруг возмутился. Казалось, он винит ее за то, что они оказались в таком трудном положении.
— И чего ради вы сказали мне? — воскликнул он.
— Я ничего не могла с собой поделать. Меня что-то толкнуло. Я должна была сказать.
— Но это же все меняет. Я думал, вы понимаете.
— Я должна была сказать, — повторила она. — Я так устала притворяться. Мне все равно. Я рада, что сказала. Рада.
— Послушайте! — продолжал Кейпс. — Чего же вы хотите? Что мы можем сделать, по-вашему? Разве вы не знаете, каковы мужчины и какова жизнь? Подойти ко мне и все выложить!
— Я знаю кое-что. Но мне все равно. И я ни на капли не стыжусь. На что мне жизнь, если в этой жизни нет вас? Я хотела, чтобы вы знали. И теперь вы знаете. И хорошо, что рухнули все преграды. Вы не можете, глядя мне в глаза, отрицать, что любите меня.
— Я же вам сказал, — ответил он.
— Прекрасно, — произнесла Анна-Вероника тоном человека, заканчивающего дискуссию.
Некоторое время они молча шли рядом.
— В лаборатории привыкаешь не обращать внимания на такие увлечения, — начал Кейпс. — Мужчины — любопытные животные, они легко влюбляются в девушек вашего возраста. Приходится воспитывать себя, не допускать этого. Я приучил себя думать о вас просто как о студентке колледжа и совершенно исключил иную возможность. Хотя бы из уважения к принципу совместного обучения. Помимо всего прочего, наша встреча является нарушением этого хорошего правила.
— Правила существуют для будней, — ответила Анна-Вероника. — А это особый день. Он выше всех правил.
— Для вас!
— А для вас нет?
— Нет. Нет, я буду следовать правилам… Это странно, но к данному случаю подходят только готовые штампы. Мисс Стэнли, вы меня поставили в необычайное положение. — Его раздражал собственный голос. — Ах, черт!
Она не ответила; казалось, в нем происходит внутренняя борьба.
— Нет! — наконец произнес он вслух.
— Здравый смысл подсказывает, — продолжал Кейпс, — что мы не можем стать любовниками в обычном смысле слова. Это, по-моему, ясно. Вы знаете, я сегодня был совершенно не в состоянии работать. Курил в препараторской и думал обо всем этом. Мы не можем быть любовниками в обычном смысле слова, но мы можем быть большими и близкими друзьями.
— Мы и теперь друзья, — заметила Анна-Вероника.
— Вы меня глубоко заинтересовали…
Он остановился, чувствуя неубедительность того, что ему надо сказать.
— Я хочу быть вашим другом. Я вам уже говорил об этом в зоологическом саду, я это и думаю. Будем друзьями настолько близкими, насколько могут быть друзья.
Он видел побледневшее лицо Анны-Вероники.
— К чему притворяться? — спросила она.
— Мы не притворяемся.
— Притворяемся. Любовь — одно, а дружба — совсем другое. Я моложе вас… И у меня есть воображение… Я знаю, о чем говорю… Мистер Кейпс, вы думаете… Вы думаете, я не знаю, что такое любовь?
Кейпс помолчал.
— У меня в голове полный сумбур, — сказал он наконец. — Я весь день думал. А кроме того, в течение долгих недель и месяцев во мне таилось столько мыслей и переживаний… Я чувствую себя и скотиной и почтенным дядюшкой. Я чувствую себя чем-то вроде жулика-опекуна. Все законы против меня… Почему я позволил вам затеять этот разговор? Мне надо было сказать…
— Едва ли вы могли удержать меня…
— Может быть, и смог бы…
— Нет, не могли.
— Все равно я обязан был, — сказал он и тут же отклонился от темы. — Я хочу знать, известно ли вам мое скандальное прошлое?
— Очень мало. Оно как будто не имеет значения. Верно?
— Думаю, что имеет, и большое.
— Почему?
— Оно не даст нам возможности пожениться. И накладывает запрет… на многое.
— Но не помешает нам любить друг друга.
— Боюсь, что не помешает. Но, право же, сделает нашу любовь чем-то ужасно отвлеченным.
— Вы разошлись с вашей женой?
— Да, но вы знаете почему?
— Не совсем.
— Почему на человека всегда наклеивают ярлык? Видите ли, я с женой разошелся. Но она не хочет развода и не разведется. Вы не понимаете, в каком я положении. И вы не знаете, чем вызван наш разрыв. В сущности, все вертится вокруг вопроса, вам непонятного, а я никак не мог сказать об этом раньше. Мне хотелось сделать это тогда, в зоологическом саду. Но я считался с вашим кольцом.
— Бедное старое кольцо! — отозвалась Анна-Вероника.
— Мне не следовало ходить в зоологический сад. А я просил вас пойти со мной. Человек — существо сложное… Мне хотелось побыть с вами. Ужасно хотелось.
— Расскажите мне о себе, — предложила Анна-Вероника.
— Прежде всего я был… Я участвовал в бракоразводном процессе. Но я был… был соответчиком. Вам этот термин понятен?
Анна-Вероника едва приметно улыбнулась.
— Современная девушка знакома с этими терминами. Она читает романы, исторические пьесы и так далее. А вы думали, я этого не знаю?
— Нет. Но вы, наверное, все же не понимаете.
— Почему?
— Знать вещи по названию — это одно, а знать, оттого что видел, чувствовал и сам был в таком положении, — совсем другое. Вот преимущество жизненного опыта над молодостью. Вы не понимаете.
— Может быть.
— Не понимаете. В том-то и трудность. Если я изложу факты, то, поскольку вы в меня влюблены, вы все объясните как что-то очень благородное и делающее мне честь. Ну, Высшей моралью или чем-то в этом роде… Но было не так.
— Я не разбираюсь в Высшей морали. Высшей истине и вопросах того же порядка.
— Возможно. Но молодое и чистое существо, как вы, всегда склонно облагораживать или оправдывать.
— У меня биологическая подготовка. Я особа закаленная.
— Во всяком случае, это чистая и хорошая закалка. Я считаю вас закаленной. В вас есть что-то… какая-то… взрослость. Я говорю с вами так, будто вы мудрее и милосерднее всех на свете. Я расскажу все откровенно. Да. Так будет лучше. А потом вы пойдете домой и все обдумаете, прежде чем мы опять поговорим. Во всяком случае, я хочу, чтобы вам было совершенно ясно, как вы должны поступить.
— Не возражаю, — сказала Анна-Вероника.
— Это вовсе не романтично.
— Ладно, говорите.
— Я женился довольно рано, — начал Кейпс, — должен сказать, что во мне сидит животная страстность. Я женился, женился на женщине, которую и теперь считаю одной из самых красивых на свете. Она примерно на год старше меня, она… горда, полна чувства собственного достоинства, и у нее очень спокойный темперамент. Если бы вам довелось ее встретить, я уверен, вы были бы о ней такого же высокого мнения, как и я. Насколько я знаю, она никогда не совершила ни одного неблагородного поступка. Мы встретились, когда были оба очень молоды, в вашем возрасте. Я полюбил ее, стал за ней ухаживать, но думаю, что ее чувство ко мне было не совсем такое, как мое к ней.
Он замолчал. Анна-Вероника ждала.
— Есть вещи, которые нельзя предвидеть. О таких несоответствиях в романах не пишут. Молодежь о них не знает, пока не натолкнется на них. Моя жена не поняла, в чем дело, не понимает до сих пор. Вероятно, она презирает меня… Мы поженились и некоторое время были счастливы. Она была изящной и нежной. Я боготворил ее и подчинялся ей.
Он прервал себя:
— Вы понимаете, о чем я говорю? Если не понимаете, то это ни к чему.
— Думаю, что понимаю, — ответила Анна-Вероника и покраснела. — Пожалуй, да, понимаю.