— Не вздумай сотворить какую-нибудь глупость, — Матильда стоит в проёме двери и в руках мачехи длинная палка, которой она иногда лупит старого Фора. — Если ты испортишь хоть одно платье — я забью тебя до смерти. Как ты сюда пришла не видел никто — скажу: ушла из дома и не вернулась. Может, съели волки или попала в руки бандитам.
Если бы у меня сейчас в руках был нож, я бы не задумываясь ни секунды пустила бы его в ход. Почему я тогда сказала Бер будто не желаю смерти этой твари? Сейчас я желаю ей тысячи смертей сразу. Папа, как ты мог не увидеть, что таится внутри этой мерзкой женщины? Ты же всегда был самым умным и проницательным. Или дьявол способен так хорошо маскироваться под личного обычного человека?
— Мы друг друга поняли? — Матильда холодно улыбается и машет рукой. — Девочки, оставим эту лентяйку, пусть она наконец вспомнит, зачем господь дал руки людям.
И они уходят. Жанна и Анна непрерывно хихикают, оборачиваясь на меня и подталкивают друг друга локтями. Интересно, они-то хоть поняли, что именно только что сказала их мать? Она ведь пообещала убить меня за платье! Или все трое ставят мою жизнь куда ниже, чем какой-то кусок материи?
О чём я говорю — так оно и есть! Я всегда была для Матильды и её дочерей чем-то средним между служанкой и домашним животным. Ощущаю, как слёзы скользят по щекам и в бессильной ярости бью кулаком по полу. Зачем я вообще сюда вернулась? Нужно было дождаться вечера, встретиться с феей и отправляться на бал.
А вместо этого, я нагружена тяжёлой работой и ещё неизвестно, что произойдёт дальше. Почему-то мне кажется, что это не последние неприятности сегодняшнего дня.
Некоторое время пытаюсь распутать верёвку и у меня не получается. Перед тем как вязать узлы, верёвку намочили, так что сейчас её можно лишь перерезать. Может есть ещё какой-то способ, но пока он мне в голову не приходит. Возможно, потому что голова продолжает гудеть, точно колокол и вспышки боли в ней, заставляют морщиться, касаясь большущей шишки на затылке.
Чтобы немного отвлечься от своих страданий, принимаюсь за работу. Хорошо, хоть никто не мешает и не толкает под руку, так что глажка идёт хорошо. Как же неудачно получилось с моим возвращением домой! Знала бы, обязательно зашла бы к Констанц и поздоровалась с ней. А так, разве что Бер может сказать, что я собиралась вернуться. Но с учётом, как к подруге относятся местные, ей могут и не поверить. Ну да, Матильда куда как в большем авторитете.
Нет у меня защитников. Разве что фея… Но как ей дать знать, что у крестницы большие неприятности?
Платье мачехи готово, и я принимаюсь за уборы её дочерей. Какая-то мысль вертится в голове, всякий раз, когда я ощущаю жар от угольев, но я пока не могу ухватить её за скользкий хвостик. Ладно, подожду, пусть в голове ещё немного прояснится. Очень хочется пить, но я так понимаю, что звать кого-то бессмысленно, поэтому остаётся надеяться, что в ком-то из трёх мучительниц пробудится хотя бы толика милосердия.
Не пробуждается. Я заканчиваю третье платье, ощущая столь сильную жажду, что сама себе напоминаю землю под беспощадным летним солнцем: такая же иссохшая, с глубокими трещинами, жаждущими влаги.
И лишь после того, как третье выглаженное платье занимает своё место на стенном крючке, я понимаю, что это была за мысль. Да, ножа у меня нет, но есть угли, которые могут запросто пережечь верёвку.
— Глупая, глупая Аннабель! — хлопаю себя по лбу. — Стоило бы тебе набить здесь ещё одну шишку, чтобы лучше соображала. А папа ещё называл тебя самой умной девочкой в мире.
Я стряхиваю на пол пару угольков из ковша и прикладываю к ним верёвку. Поначалу получается плохо; больше дыма, чем реального дела. Потом, мало-помалу верёвка начинает тлеть и я невольно высунув язык внимательно слежу, как мои узы исчезают. Всё, я свободна!
Гляжу на висящие платья, размышляя, не поджечь ли их перед побегом. Но всё же решаю оставить так, как есть. Главное сейчас: незаметно выскользнуть из дома. Я на цыпочках подхожу к двери и приоткрываю её, с замиранием сердца прислушиваясь к тихому скрипу. Сейчас он кажется настоящим громом, способным привлечь внимание всего дома.
В коридоре — никого и я, как и была, на цыпочках, медленно иду к лестнице. Слышу внизу чьи-то торопливые шаги и замираю, прижимаясь спиной к стене. Всё, утихло, можно идти дальше.