- Как же хреново ты выглядишь! – начал он, едва переступив порог.
- И тебе привет. – отвечаю я.
Паша подходит ко мне, жмет руку, попутно рассматривая мое лицо, потом берет стул, стоящий у стены, подвигает его к кушетке и садится рядом со мной.
- Что врачи говорят? – спрашивает он.
- Ничего хорошего. С каждым днем все меньше шансов. – говорю я.
- Я думаю, он поправится. Должен. – рука Паши хлопает меня по плечу. Я морщусь. Мне ни к чему эти псевдоободряющие фразы.
- Я в этом сомневаюсь. Если он умрет, я никогда себе этого не прощу. Я никому не говорил, но случившееся – это моя вина. Это я отвлек его от дороги. Если бы не я, он бы вообще никуда не поехал. – мне требовалось поделиться с кем-нибудь и Паша – единственный человек, кому я могу доверять.
- Это просто стечение обстоятельств. Ты ни в чем не виноват. – пытается оправдать меня Паша.
- Спасибо, конечно, но от твоих слов мне легче не стало.
Паша достает что-то из кармана своей олимпийки, протягивает мне и раскрывает ладонь. На ней лежит маленький стеклянный пузырек с темно-красной жидкостью.
- Это должно помочь. Я обменял это на дедов серебряный крест. Если человек это выпьет, то все его раны затянутся, и он исцелится. – говорит Паша, но почему-то не смотрит мне в глаза.
- Что же это за чудо-средство, о котором не знают врачи? – спрашиваю я с усмешкой и беру пузырек из рук Паши.
- Если я скажу тебе, ты будешь смеяться, но я сам видел, что это работает.
- Что это?
- Это кровь вампира. – с неохотой отвечает Паша и осторожно поднимает на меня глаза.
- Паша, твою мать! Ты совсем долбанулся? – я протягиваю пузырек ему, но он не берет его и встает со стула.
- Мне кажется, что это тот случай, когда нужно использовать все варианты. – говорит он и выходит из палаты.
Я остаюсь наедине с братом. Датчики размеренно пикают. Время от времени я слежу, поднимается ли его грудь, хотя в этом нет необходимости, но уже вошло в привычку.
Я кручу пузырёк в руках, целюсь в урну, стоящую за тумбочкой у кушетки, замахиваюсь, потом опускаю руку и прячу пузырек в карман джинсов. Лучше выкину где-нибудь на улице.
Прошло еще два дня. Я снова в палате Антона. Сегодня врач намекнул мне на бесполезность поддержки жизни. Вот сука. Но пока хватает денег, можно не беспокоиться об отключении. Правда, умирающему мозгу брату, плевать на деньги.
Я сижу в телефоне. Читаю статьи, которые подсовывает нейросеть. Как обычно бредовые.
Писк датчиков ускоряется. Я смотрю на монитор. Температура тела упала и скорость биения сердца тоже. Я вскакиваю со стула так быстро, что он опрокидывается. Нажимаю на кнопку вызова врача и собираюсь выйти в коридор, чтобы поторопить медперсонал. Я не успеваю выйти за дверь, как в палату входят врач с медсестрой. Монитор пищит беспрерывно, показывая нулевую ось сердцебиения. Врач проводит реанимационные действия, которые не приносят ни каких результатов. Медсестра выключает монитор.
Я стою в углу палаты и не могу поверить в произошедшее. Я понимал, что, скорее всего, мой брат умрет, но все равно надеялся на лучшее. А теперь его нет.
Врач называет медсестре время смерти. Она записывает что-то в тетрадь.
- Вы сами сообщите матери? – спрашивает у меня врач.
- Да. – отвечаю я и не узнаю свой голос.
Посторонние выходят из палаты. Я остаюсь один. Я и мой мертвый брат. Подхожу к нему и беру его перебинтованную руку в свою ладонь. Его кожа холоднее моей. Не может быть такого, что человек жив и тут вдруг мертв. Не может. Наверняка врач купил диплом, поэтому не смог его откачать.
Мне нужно звонить маме. Не знаю, как смогу сказать, что ее сын мертв. Я представляю ее лицо и уже не могу сдерживать слезы.
Я шарю в карманах в поисках телефона, хотя держу его в левой руке. Натыкаюсь на пузырек, оставленный Пашей. Я все-таки забыл его выбросить. Ладно, Паша, теперь можно проверять твое чудо-средство. Вынув пробку зубами, роняю каплю себе на ладонь, нюхаю. Действительно пахнет кровью. Борясь с отвращением, слизываю каплю. На вкус, как соленое железо. Точно кровь. Странно, что она не засохла и не испортилась.
Я наклоняюсь к брату, открываю ему рот и вливаю содержимое флакона. Интересно, заметят ли патологоанатомы кровь во рту покойника? Я стираю слезы с лица, чувствую зуд на подбородке, тру его рукой. Я не могу нащупать шрам. Его нет. Я бегу к зеркалу в туалете палаты. Так и есть. Мой шрам исчез, как и синяки вокруг глаз. Твою мать! Это работает! Лишь бы не было слишком поздно. Я бегу обратно к брату. Никаких изменений с ним не произошло. Я опоздал. Вот кретин! Смотрю на пузырёк. С краев кровь стекла на дно и несколько капель можно достать. Из урны достаю шприц с самой длинной иглой, выбираю в него остатки крови. В каком-то фильме я видел, как в сердце кололи адреналин. Я решаю сделать нечто подобное. Прицеливаюсь в том месте, где остался след от датчика энцефалографа, медленно ввожу иглу. Когда вся длина иглы оказывается в теле, тяну поршень вверх и шприц заполняется темной-темной кровью. У меня начинает кружиться голова и тянет блевать. Куда-то я точно попал. Я резко вдавливаю поршень, опустошая шприц, выдергиваю его и бросаю в урну.
Меня мутит, и я сажусь на край кушетки, рядом с телом брата. Я закрываю глаза, потому что перед ними плывут черные облака. Слышу за спиной шумный вздох, как будто кто-то вынырнул из воды. Я вскакиваю с кушетки, чуть не падая, теряю равновесие, но успеваю схватиться за стойку капельницы.
Антон пытается вытянуть трубку изо рта. Его руки в гипсе, поэтому у него ничего не выходит.
- Получилось! Ахренеть! – кричу я.
Я помогаю Антону избавиться от всей медицинской херни, кроме гипса.
- Что случилось? – спрашивает Антон, оглядываясь по сторонам. Я обнимаю его, сажусь на кушетку.
- Мы попали в аварию, и ты был в коме. – говорю я.
- Я хочу пить. – говорит он.
- Сейчас принесу воды. – говорю я, но он останавливает меня, хватая за руку. Его глаза чернеют. Антон тянет мою руку, и я слышу хруст ломающегося гипса.
- Больно не будет. – говорит он, глядя мне в глаза, и я даже не думаю сопротивляться. Антон прокусывает вену на моем запястье, сверкнув удлинившимися клыками и мне действительно не больно. Антон пьет мою кровь. Долго. Я чувствую, что у меня темнеет в глазах. Кажется, я скоро отключусь.
Слышу, как открывается дверь в палату. Это медсестра. Антон отпускает мою руку, и я зажимаю рану ладонью.
- Вы живы? – удивляется медсестра.
- Стой на месте. – приказывает ей Антон, глядя в глаза. Она застывает у двери и следит за тем, как Антон ковыляет к ней на негнущихся в гипсе ногах, округлившимися глазами.
- Ничего странного ты не видела. Иди и позови моего врача. – говорит брат.
Медсестра молча уходит, и он возвращается ко мне, смотрит на кровь, сочащуюся между моих пальцев, зажимающих рану.
- Прости меня. Я сейчас все исправлю. – говорит он и прокусывает собственную руку. – Тебе нужно сделать глоток. – он протягивает руку к моему лицу. Я делаю, как он говорит и понимаю, что головокружение исчезло, а рана затянулась.
Дверь в палату снова открывается и входит врач. Антон тут же ловит его взгляд, говорит, что он здоров и уезжает домой.
- А что делать с историей болезни и записью о смерти? – спрашивает врач.
- О смерти? – переспрашивает Антон и оборачивается в мою сторону. Я киваю ему, подтверждая слова врача.