— Я ничего не делал! — заревел я.
Он отпустил меня и зарычал:
— Вот видите, он ничего не делал, а как ему попало! Что же будет с тем, кто что-нибудь натворит!
Ну, это малость чересчур, решил я. Я показал ему язык и помчался домой. Когда я рассказал всё матери, она взяла меня за руку и пошла со мной в школу.
Мать широко распахнула дверь класса и устроила скандал учителю Бутцу. Он дрожал от страха и только за тем и следил, чтобы между ним и мамой оставался барьер — кафедра. Директор Гермес тоже пришёл тогда в класс, и учитель Бутц исчез навсегда.
Не понимаю, почему некоторые родители его защищали. Когда у них канарейка или там кролик и они поручат кому-нибудь о них заботиться, то небось не станут терпеть, чтобы их били. Но ведь мы, дети, тоже люди!
Тут-то я в первый раз и понял, какая у меня мама. Так, значит, когда она нас била, она и сама знала, что это плохо. С тех пор я часто ей помогал. Она даже удивлялась:
— Вот отца-то обрадую, когда из плена вернётся!
Потом она плакала и была со мной очень ласкова.
Ведь я самый младший. И ещё с тех пор мама всегда интересовалась школой. Теперь она даже в родительском комитете.
Настоящий учитель — это директор Гермес. Ганс Хольт неделю прогуливал школу, а потом это выплыло. Его мать влетела с палкой в класс — хотела отколотить Ганса. Но директор встал между ними и отнял у неё палку:
— В нашей школе детей не бьют!
Тогда ещё не был издан закон, запрещающий телесные наказания. Но Гермес сам его ввёл. Мы смотрели на него, как на чудо природы, и решили помочь Гансу Хольту.
Долгое время мы заходили за ним в школу и по очереди готовили с ним уроки. Дитер лучше всех умел ему всё объяснить. Дитер вообще, по-моему, должен стать учителем!
Директора Гермеса ребята слушались по первому слову. И он всегда принимал верные решения. Раз я пришёл к нему за мелом. И тут врывается какой-то парень. Один рукав его куртки оборван.
— У-у-у!
— Ты о чём плачешь?
— Петер Мюллер меня…
— Стоп! Начинай так: Я Петера Мюллера…
Тут возникла пауза. Мальчишка опять показывает на свой рукав:
— Петер Мюллер…
Но директор снова его перебил:
— Ты сперва расскажи, как это вышло.
— У-у-у, мой отец меня изобьёт за куртку…
— Ты так начинай: «Я Петера Мюллера…»
— Подумаешь, чуть-чуть кровь показалась… — всхлипнул мальчишка.
— У кого?
— У Петера Мюллера.
— Вот как? Где же?
— На голове.
— Чем же это ты его стукнул?
— Да просто этой… посудиной… миской в буфете…
— А на миске осталась вмятина?
— Нет.
— А на голове шишка? И даже кровь шла? Ну-ка пошли к этому парню. Наложим сперва ему пластырь.
Петеру Мюллеру прилепили пластырь. Потом меня послали звать девочку, у которой отец портной. Оба драчуна были тут же назначены дежурными. Вместе. Он всегда так делал. Конечно, куда проще отлупить или оставить после уроков. А он — нет, он вот так.
Какие же мы были тогда сорванцы!
Уже во втором классе такое вытворяли, что и сегодня людям в глаза глядеть стыдно. Жаль, должен признаться, что зачинщиком чаще всего бывал я. Вот только почему?
Мне никогда б не пришло в голову подговорить Дитера и Боксёра на это дело с лампочками, если бы я не слышал каждый вечер, что у нас в парадном кто-то опять вывернул лампочку.
Нам очень хотелось посмотреть фильм «Белеет парус одинокий», а денег не было.
— Где бы нам денег добыть? Хоть немного, — сказал Дитер.
— А мы лампочки продадим, — заявил я.
— Да ты что? У нас дома только одна! — возразил Боксёр.
— Нет, дома брать не годится, — поддержал его Дитер.
— А мы свистнем где-нибудь! У нас их любой купит. И вообще настоящий мальчишка должен уметь воровать, — сказал я. — Или, может, вы дрейфите?
— Дрейфим? Ты что, спятил? — сказал Дитер.
— Ну ладно, тогда, значит, стащим. Только вот где? — Я не имел об этом ни малейшего представления, но как Старый опытный вор предложил: — А давайте в трамвае!
Ну, разработали мы план — он и нас самих привёл в восторг. На последней остановке трамвая кто-нибудь из нас подойдёт к кондукторам — они там стоят у трамвайных вагонов — и спросит, не осталось ли у них такой книжечки — верхней части отрывных билетов. Это, мол, надо нам для игры. А другой в это время влезет в вагон и вывинтит лампочки, а третий возьмёт их у него — и скорей удирать!