Я вернулась в палатку за еще одной кружкой чая. Потом решила заглянуть к Эгону и Болдрику, спросить, как идут дела, и застала странную картину: они смотрели друг на друга в немом оцепенении.
— Что-то случилось? — спрашиваю, делая глоток горячего чая, от которого валил пар. Быстрым движением я изобразила из него оленя и была чрезвычайно довольна своей работой, но мой олень остался незамеченным.
Первым из оцепенения отошел Эгон. После одобрительного кивка Болдрика, он повернул ко мне голову и с минуту молчал, просто рассматривая меня, а затем заговорил.
— Мы смогли обнаружить кое-что… — он выдержал паузу. — Твоя кровь не реагирует на вирус гнили. В ней есть активные антитела, они не дают ему распространиться. Даже больше — они очищают зараженные клетки.
— Значит, у меня есть иммунитет к гнили? — буднично уточнила я, делая глоток чая.
— Именно так! — воскликнул Болдрик, не выдержав переполняющих его эмоций. — Настоящий прорыв. Если ввести эти антитела черногнилу, я уверен на девяносто процентов, что он выздоровеет.
— Я думаю, мы можем попробовать, — Эгон посмотрел на Болдрика, и тот кивнул ему.
Судя по всему, парни понимали друг друга без слов. А до меня только начал доходить смысл.
— То есть… у меня иммунитет. И я тысячу и один раз могла стать черногнилом, но не стала из-за антител в моей крови, — пробормотала я. — Так?
— Все так, Аделин, — подтвердил Эгон.
— Но почему я? Что во мне такого особенного?
— Твоя кровь, — сказал Болдрик. — Мы начали с определения твоей группы крови. Все знают, что их существует четыре. Но на самом деле есть люди, чья кровь не попадает под характеристики ни одной группы из четырех основных. Таких людей очень мало.
— И ты одна из них, — закончил Эгон. — Нам попадались еще такие люди, которых гниль не заражает, но их было совсем мало. Теперь у нас есть объяснение.
— Ясно.
— Мы должны попробовать отделить эти антитела и ввести зараженному, — снова повторил Болдрик.
— Подождите… Мы не можем сейчас проверить это, — процедила я сквозь зубы.
Эгон и Болдрик уставились на меня в непонимании.
— Я готов стать первым подопытным, — решительно заявил Эгон.
— Я знаю. Но, возможно, нам еще понадобиться твоя связь с черногнилами. Ты же можешь подключиться к коллективному разуму и все узнать, так ведь?
Эгон кивнул.
— Вот. Это может нам помочь.
— Но и погубить, — добавил Эгон обижено.
— И все же я думаю, нам не стоит торопиться. Это ответственное решение. Как насчет тех дести процентов, в которых Болдрик не уверен? Вдруг что-то пойдет не так?
— Одним черногнилом будем меньше, — Эгон пожал плечами. — Мне без разницы, Адел. Либо я получу шанс выздороветь, либо умру черногнилом. Других вариантов у меня нет.
— Болдрик, ну хоть ты поддержи меня.
— Я вынужден согласиться с Аннет, Эгон, — подумав, сказал тот. — Мы сделали только поверхностную работу, стоит все перепроверить еще раз.
Выражение лица Эгона выдавало его недовольство. Я подошла к нему и взяла за руку.
— Потерпи немного, пожалуйста.
Эгон покачал головой и молча отвернулся к пробиркам. Болдрик виновато улыбнулся мне. Что ж, снова есть над чем подумать.
Когда стемнело, я разожгла костер возле палатки, понимая, что мне требуется одиночество и фон для раздумий. Потрескивание поленьев и теплый свет как нельзя лучше подходили для этого. Эгон быстро пришел в норму, и они с Болдриком продолжили работу с образцами гнили и моей кровью, мне не хотелось принимать в этом участие.
Наверное, мне не стоило бояться, что наконец-то у нас может появиться вакцина от черной гнили и что Эгона можно будет спасти, но я боялась. Вдруг поняла, что по-другому жить не умею, что я буду делать, когда все закончится? И если Эгон снова станет человеком, выберет ли он жизнь со мной или снова исчезнет в неизвестном направлении? Я поправила подушку, на которой сидела, и, обняв ноги, уткнулась подбородком в колени. На этот раз не мне одной решать. Просто придется принять реальность такой, какой она станет.
Вырывавшиеся из пламени искры взмывали вверх и смешивались со звездами на небосводе. Воодушевление, посетившее меня утром, испарилось. У меня редкая группа крови… Что, если узнав об этом, за мной начнется охота? И сколько еще таких людей живет сейчас в мире? Что, если мы теперь все в опасности? Что следует предпринять?
Спустя некоторое время Эгон вышел из палатки и присел рядом возле костра.
— Поздно. Болдрик лег спать? — спросила я, не отрывая взгляд от языков пламени.
— Пришлось уговорить. Голова уже не варит, устал парень.
— А ты?
— Я не сплю.
— Что, совсем?
— Совсем, — Эгон вздохнул. — Черногнилы не спят. Никогда. Представляешь, какая мука — быть постоянно в сознании?
— И представить не могу.
Сейчас, в полутьме, освещенный бликами костра Эгон был похож на обычного человека. Впервые за все время нашей неожиданной встречи я не испытывала к нему чувство отвращения или ужаса. На смену им пришла пустота. К тому же, как выясняется, я могла не бояться заразиться.
— Так значит, зачистщик, — констатировал Эгон спустя паузу.
— Да, — я поймала на себе его пристальный взгляд.
— И как же ты докатилась до такой жизни?
— Ну, ты же знаешь, что я должна была пойти по стопам отца. Училась на зельеварщика, потом собиралась получить еще одно образование управленца, чтобы помогать отцу на его фирме с зельями, но не сложилось. Я бросила учебу, когда ты умер, — по спине пробежали мурашки от последней фразы. — Я понимаю, что отец смог бы меня и без образования пристроить, но… Короче, не сложилось и все тут.
— Но почему надо было становиться зачистщиком? — допытывался Эгон. — Я все равно не понимаю. Одна из самых опасных работ в мире! Ты ведь не такая, это тебе не подходит.
— Я не знаю, что мне подходит, а что нет. Но я довольна своей работой. Мне нравится помогать людям, — возразила я. — Началось все случайно — на соседей черти напали. Ну ты знаешь из курса биологии, какие это твари. Эта работа спасла мне жизнь, когда ты меня бросил.
На последнем слове выражение лица Эгона изменилось. Я покачала головой.
— Бросил… — прохрипел он.
— Просто… мне сложно описать то, что я чувствовала тогда, восемь лет назад. Мне очень плохо было. И я думала, что ты бросил меня. Исчез. Из бытия. Мама еле вытаскивала меня из кладбища и силком тащила домой, буквально заставляла есть и даже воду насильно вливала. Мне жить не хотелось.
Я вспомнила, как лет семь назад представляла собой скелет, обтянутый кожей, равнодушный ко всему. Не самые приятные воспоминания, но их не стереть.
— Ты словно хотела раствориться в мире, тоже исчезнуть… А ведь я собирался уехать вскоре в другую страну… — Эгон посмотрел на пламя ничего не видящим взглядом. — Я искренне полагал, что плохо на тебя влияю и что должен исчезнуть из твоей жизни.
— И исчез, — я усмехнулась.
— Адель, прости, что заставил тебя испытать столько боли, — Эгон взял меня за руку, по всему телу пробежали мурашки от его прикосновения, ноги стали ватные.
— Ты не виноват. Ты не собирался умирать, — едва слышно говорю, в горле пересохло.
— Верно… Вся эта гниль. Ты не представляешь, как это тяжело, — я с удивлением заметила на глазах Эгона выступившие слезы. — Я слышу их голоса в своей голове, они перебивают мой собственный. Мои мысли с легкостью дуновения ветра становятся общим достоянием, точно так же, как и мысли остальных черногнилов. Ни уснуть, ни отключиться. Сложнее осознавать, что ты внутри все еще человек, что у тебя есть воспоминания, чувства, целая жизнь, потерянная безвозвратно. Но вначале ты этого не помнишь. А когда вирус ослабевает, память выливает на тебя все и сразу. Все эти лица людей, которых я убил… Я вижу их ночами, Адел. Армия мертвых людей приходит ко мне…