— Невозможно. Есть что-то ещё! Мы знаем, когда это произошло, и это было в вашу смену, — вскипела батарианка.
— Когда произошло что? Почему вы мне не рассказываете?
— Ты сказал, что проверил криокапсулы… — мягко решилась Анакс, рисуя невидимый узор на столе. Это помогало ей думать.
— Да. Я подтвердил, что все и каждая из двадцати тысяч были в прекрасном рабочем состоянии, с помощью товарища-элкора, Тренно.
— И не увидел никаких неполадок? — сказала Борбала.
— Что-то произошло с криокапсулами? — спросил Малак.
— Почему бы тебе не сказать, произошло ли что-то с капсулами? — выпалила Борбала.
— Ты любил её, — тихо сказала Анакс. — Любил Совал Раксиос. Дреллку.
Шлем кварианца не передавал выражения лица, но его голос был напряжён и тонок.
— Это нелепо. Я же говорил, что она замужем.
— Да, за Осьятом, радикалом. Я достаточно хорошо его знаю. Он предосудителен и неприятен. Женат на своей политике. Ей, должно быть, было одиноко. И, несмотря на то, что вы с Кетси'Олам друг другу ближе, чем близнецы, я видела, как она разговаривает с Сенной'Ниром. Она оставила тебя в одиночестве, как и тогда, во время вашего саларианского Паломничества. Как и в «Недас».
— Я попросил бы вас уйти. Я не смогу вам помочь, Анакс. И какой… — Малак'Рафа вытянул руки в мольбе. — Какой в этом теперь смысл?
Терион многозначительно замолчала на секунду. У неё была реплика. Теперь нужно лишь вовремя её подать.
— Однажды я любила, — сказала она мягким голосом, будто это было самой настоящей, искренней правдой. — Нам это тоже было запрещено. Но не потому, что его иммунная система не выдержала бы моих подкожных секретов. А лишь потому, что душевная связь между дреллом и ханаром совершенно не должна быть физической. Его звали Олеон. Он купил меня у другого ханара, хладнокровного и жестокого хозяина, который чуть не угробил меня, используя для распространения слова Вдохновителей, сам при этом не шевеля и щупальцем. Олеон был добрым. Он был щедрым и нежным. Когда он радовался, его кожа светилась ярче любой галактики. Какое-то время мы были счастливы. Я стала первым дреллом, который так полюбил ханара. Насколько мне известно. Но о нас узнали, и…
Терион закрыла глаза рукой, будто бы больше не могла продолжать. Она услышала фырканье Борбалы.
Из системы оповещения раздался нудный голос капитана:
— Если вы обнаружили симптомы у себя или у других, не сообщайте в медотсек. Изолируйте и закройте особей с симптоматикой в предписанных им жилых каютах на соответствующих расе палубах жизнеобеспечения, и ждите дальнейших сообщений.
— Так что, видишь, я знаю, — сказала дреллка. — Знаю, что это значит — любить кого-то, к кому никогда больше не притронешься.
Забрало кварианца слегка помутнело. Он плакал.
— Когда мы прилетим в Андромеду, она вернётся к нему, — прошептал он. — А в моей памяти останется лишь её запах той ночью, такой невозможно сладкий, как цветы, цветы посреди космоса…
Душераздирающий вопль отдался эхом в коридоре. Крошечные волоски на шее Анакс поднялись дыбом. Это был крик матери. Услышав однажды, вы никогда не спутаете его ни с чем иным.
Они бросились в проход. Там стояла кварианка; её капюшон чернел в темноте коридора. Она держала что-то маленькое в руках. Что-то ужасно маленькое. Ребёнок, сжимающий мягкую игрушку — зелёного хранителя — в обвисшей мёртвой руке.
— Если нам повезёт и мы проявим смекалку, то через несколько дней благополучно вернёмся в свои капсулы, а когда в следующий раз откроем глаза, то увидим перед собой галактику Андромеды во всём её благоговении и бесконечной надежде. Всё будет хорошо.