Она побывала во многих номерах отеля, и во всех них была ванная, которой она всегда пользовалась, даже если на пять минут. Эти пять минут были особенными. Она дорожила этим временем, когда оставалась одна от посторонних глаз и была в безопасности.
Ванна наполнилась до краев, и она погрузилась под воду, благословенная тишина охватила ее, глаза закрылись, дыхание остановилось. Она ухватилась пальцами за бортик ванны, черная дыра снова манила, так близко. С годами дыра становилась все больше и больше, ее притяжение было еще сильнее, чем раньше. У нее больше не будет такого шанса, окончательного побега, окончательного вызова всем, кто отнимал ее частички, оставляя внутри пустоту, пока она ничего не чувствовала.
Под водой, в тишине, ей не нужно было быть никем. Ей не нужно было знать, кто она. Она не знала, кем она была. Она не знала, что ей нравится или не нравится, и что бы она выбрала, будь она обычным человеком с обычной жизнью. Стала бы она художницей, или врачом, или танцовщицей, или кем-то еще? Были бы у нее любящие родители, братья и сестры, семья, которая любила бы ее и переживала за нее, если бы она не вернулась домой вовремя? Заботилась бы она о них или была бы эгоисткой? Какие у нее были бы увлечения? Любила бы она кошек, собак или вообще никого? Была бы у нее аллергия? Был бы у нее партнер, который бы ее любил? Был бы секс действительно чем-то приятным или чем-то, чего она боится? Были ли люди на воле когда-нибудь изнасилованы? Будет ли она свободна?
Ее легкие начали гореть, желание дать им сгореть переполняло ее, отпустить все это, позволить всему этому закончиться раз и навсегда.
Было бы так легко отпустить.
Но она должна была жить.
Ради того единственного ответа, который он держал в руках.
Еще один день. Если она проживет еще один день, о последующих она сможет побеспокоиться позже.
Сделав большой глоток воздуха, она вышла из ванны, ее грудь вздымалась от притока кислорода в кровь, с волос капало, когда она перевела взгляд на угол ванной. Дверь, которую она закрыла, была открыта.
Он стоял там.
Это заставило ее задуматься. Дважды за одну ночь?
Какого хрена он там был? Он не давал о себе знать после убийства. Это было беспрецедентно. Но она не собиралась с ним разговаривать, а тем более давать ему возможность отреагировать. Он был холоден и манипулятивен. То, что он зациклился на ней, еще ничего не значило.
Под приглушенным желтым светом ванной комнаты он был виден ей как никогда давно. Она посмотрела на него, вглядываясь в его лицо. Он был богат, она это знала, и не только из-за его одежды. Он был одет во все черное, как и каждый раз, когда она его видела. Возможно, это помогало ему слиться с тенью — костюм-тройка без галстука, рубашка распахнута, чтобы была видна его мужественная грудь.
Он не был самым красивым мужчиной, которого она видела. Нет, она видела много, много более красивых мужчин. Но он, без сомнения, выглядел опаснее всех. Возможно, дело было в его челюсти, оттененной темной щетиной, которая, казалось, всегда была одной и той же длины. А может, дело было в его фигуре — высокой, широкой, мускулистой, как у боевой пантеры. А может, дело было в неподвижности, в его способности застыть и сосредоточиться на чем-то так пристально, что он чувствовал себя орудием смерти. А может, дело было в этих глазах — один абсолютно черный, другой — странное сочетание зеленого и золотого — гипнотический, притягивающий, смертоносный, двойственность смерти и загробной жизни в одном взгляде.
А может, это было все не то. Может быть, дело было в том, что она так долго видела, как он убивает людей без малейших эмоций, что он ассоциировался у нее с опасностью.
Причина, по которой она знала, что он богат, заключалась в том, что он никак не мог иметь доступ в клубы и другие части этого грязного преступного мира, если у него не было денег. Только два типа людей имели такой доступ — рабы или покупатели, и он был самым далеким от раба, которого она когда-либо видела. Хотя она не знала, был ли он покупателем, была ли у него своя секс-рабыня или целый гарем, обслуживающий все его потребности.
От этой мысли у нее во рту остался гнилой привкус. Учитывая то, что он делал на стороне, одновременно преследуя ее, она задавалась вопросом, есть ли у него время. И почему он делал то, что делал, почему никто не знал его, или кем он был вне этого, она не знала. Она ничего не знала о нем, несмотря на то, что знала его много лет, и несмотря на то, что была одной из единственных, кто видел его лицо.