В зале воцарилась тишина. Македониди смотрел на Павла с той же ненавистью, подобно тем солдатам, будто сам посол – не посол вовсе, а тот же оккупант, что вот-вот заявится на эту планету.
– Спасибо, господин Космидис, – холодно отозвался президент, – Это всё, что мне нужно было знать. Мне очень жаль.
Павел не успел опомниться. Последовал быстрый жгучий удар чего-то тяжелого, после чего в глазах Павла вновь всё потемнело.
Голова раскалывалась. В ушах звенело. Всё тело ныло, было готово разорваться. Павел не смог сдержать стон в груди, когда те же грубые руки крепко хватали его за плечи и тащили куда-то. В глазах темно, но эмиссар понимал, что, вероятно, это уже последние минуты, если не секунды, когда он может дышать полной грудью. Но даже дышать мешал противный стальной привкус крови.
В глазах было мутно, Павел видел лишь многочисленные пятна, что сливались и расходились. Но слух его не подводил: он на очень людном месте.
– Дорогие сограждане, карфагеняне! – обратился к народу господин Ульве, широко разведя руки в стороны, – Мы не одни во вселенной! Не одни, воистину, ибо за моей спиной стоит человек с далёкой Земли, колыбели нашей цивилизации! Но случилось воистину ужасное с этим народом.… Наших братьев и сестёр охватила чума! Чума, поглотившая из головы, вырвавшие их сердца, высосавшая душу и суть! Андроник, самозваный император людей, возвёл невиданные дворцы себе, на фресках и статуях которых прославлял себя и своё ничтожное имя… Люди, лишившиеся крова, пищи и разума по его вине, возомнили, что человек, сидящий на шатающемся троне, и есть сам Господь Бог! Невиданное богохульство и самонадеянность! Однако.… Теперь мы знаем, что стало с Землёй и человечеством без нас… Император Андроник разинул пасть с ядовитыми клыками, готовясь нанести свой удар, но будет сокрушён! Мы разорвём его кривую чёрную пасть, вырвем клыки, выколем залитые людской кровью глаза, дадим человечеству новый мир, который оно заслуживает! Крестовый поход, братья и сёстры, вот чего желает Господь Бог! Он желает даровать свободу и мир!
Под оглушительные овации народа имперского эмиссара провели к заставленному массами хвороста возвышению и привязали к массивному бревну.
Вспыхнул факел в руках Ульве.
– Раз Андроник – бог, пусть он примет божью пищу! – карфагенянин приблизился к эшафоту и кинул факел в самое сердце кострища.
По сухому древу спешно пробежались искры, следом за ними – яркие лианы, что медленно пожирали всё остальное. Ослепительное пламя вырывалось из костра, точно неслось на вопли кровожадной толпы, чуть затухало и снова вспыхивало с новой силой и яростью. К чёрной башне поднялся густой дым, скрывший за своей пеленой серебристую луну и вторившие ей звёзды…
Павел не издал ни единого звука.
И лишь Лука наблюдал за этим торжеством варварства без особого одобрения, с печалью он кидал взгляд на ночной небосвод, от которого не столь далека устрашающая армада всемогущего императора. Печально, осознавая своё бессилие, вздыхал возле него президент:
– Вот так кроваво кончается Год Господень…
Но Терра помнит всё. К вольному Новому Карфагену неслись, подобно тени, громады могучего Имперского Флота, и лишь один девиз скандировали имперские солдаты: «Карфаген должен быть разрушен!».