В заключение отметим, что, согласно сообщениям Джеймса М. Робинсона и Стефен Эммель, вторая коптская версия Письма Петра Филиппу уже найдена в папирусном кодексе, который в данный момент еще не опубликован и не доступен для изучения.
Предисловие к Мелхиседеку (IX,1).
Этот трактат единственное писание из Корпуса Наг Хаммади, которое обособляет, даже, пожалуй, определяет того самого “Священника Наивысшего Бога”, встреченного патриархом Авраамом согласно Быт. 14:18 (ср. Пс. 110:4). Заглавие трактата частично сохранилось на одном из фрагментов, воссоздающих стр. 1 Кодекса IX. К несчастью, этот кодекс находится в весьма плачевном состоянии. Только 19 (из 745) строк текста трактата Мелхиседек полностью сохранились, и менее чем 50% всего текста читаются даже с помощью предположительного раскрытия лакун.
Текст включает в себя апокалиптические откровения, предположительно данные небесными посредниками Мелхиседеку, который и передаёт эти откровения немногим избранным. Трактат явно отражает смесь иудейской, христианской и гностической традиций. Присутствие же в нём фигуры Мелхиседека бьёт в самую точку: здесь он не только древний “священник Всевышнего Бога”, известный нам из Библии; он возвращается к нам ещё и как эсхатологический “высокий священник” и “священный воин”. (На упомянутые выше особенности трактата проливает свет такой иудейский апокалиптический материал, как фрагменты Мелхиседека из Кумрана (11Q Мелх.) и 2 Енох.)
Кроме того, вспомним о том, что Св. Епифаний рассказывает о христианской секте, члены которой называли себя “мелхиседекианами” (Haer., 55). Сравнение рассказа Епифания с Мелхиседеком открывает нам вполне достаточное количество деталей, по которым можно предположить, что наш трактат был написан в среде тех самых “мелхиседекиан”. Это такие особенности, как прославление священства Мелхиседека, христология документа, настаивающая на истинно человечной природе Христа (мелхиседекиане не были гностиками).
Трактат состоит из трёх основных частей:
I. 1 14. Текст, видимо, начинается с краткого обращения Мелхиседека к Иисусу Христу, но очень вскоре следует откровение, адресованное Мелхиседеку Небесным Вестником, чьё имя Гамалиэль
(5). Важной особенностью этого откровения, адресованного “священнику Всевышнего Бога” (12; ср. с Быт. 14 18), является пророчество служения, смерти и воскресения Спасителя, Иисуса Христа. Оно также включает в себя пассаж, предсказывающий приход “докетических еретиков”, которые будут отрицать физическую реальность воплощения, смерти и воскресения Иисуса (5). Сам же Мелхиседек играет в этом откровении некую роль во имя будущей высокой священнической должности, предначертанной ему. Завершается это первое откровение трактата пророчеством о конечном торжестве над смертью (14).
II. 14 18. Преисполненный радости, Мелхиседек возносится и предпринимает ряд ритуальных действий, которые могут также дать нам некое понимание культовой жизни общины, для которой в целом и был предназначен наш текст. Так, мы коечто узнаём о
благодарственных молитвах, крещении, принятии священного имени и
принесении духовных жертвоприношений. Эта часть литургическая, и в неё входит также целая цепочка призываний, каждое из которых начинается словами “Свят Ты”, адресованными обитателям Небесного мира (16 18; ср. 5 6). Особый интерес для нас представляет тот факт, что большинство упоминаемых здесь имён этих божественных сущностей встречается и в таких гностических текстах, как Апокриф Иоанна и прочих, отождествляемых с сифианским гностицизмом. Эти имена Барбело, Гармозель, Ориэль, Давейфэ, Элелет и др.
III. 18 27. Вторая череда откровений переносит Мелхиседека в будущее, вновь акцентируя внимание на распятии и воскресении Иисуса Христа. Но в это время (если наша реконструкция столь фрагментарного текста является корректной) он и явился во имя понимания того, что духовный триумф Христа над его врагами будет триумфом самого Мелхиседека. Более того, из текста следует, что Иисус и есть Мелхиседек!
Какая же из гностических особенностей чётко прослеживается в нашем тексте? Это: привнесения божественных имён из гностической мифологии (о чём уже упоминалось), фрагмент теогонического мифа (9 10), гностическая интерпретация райской истории (9 10) и обращение к “детям Сифа” (5). Окончательная форма Мелхиседека является, таким образом, продуктом сифианского гностицизма. Другие объяснения здесь, разумеется, тоже возможны.