Предисловие к Мысли Нории (IХ,2).
Включающий в себя только 52 строки текста, данный трактат (наряду с Гипсифроной и Молитвой Апостола Павла) является одним из самых кратких в Корпусе Наг Хаммади. Страницы манускрипта, в котором находится этот текст, повреждены, но они достаточно сохранны, чтобы можно было раскрыть лакуны. Для оглавления текста использована фраза, найденная в самом конце трактата (29). Другой заголовок используется немецкими учеными: “Ода о Нории” обозначение, также определяющее литературный жанр этого писания: ода, или гимн.
Трактат имеет несомненную четырехчастную структуру.
I. Текст начинается с призыва, адресованного божественной триаде, включающей Отца, Мать и Сына основную первотриаду, находимую в сифианском гностицизме. Непознаваемый Отец Первый Разум, также названный здесь Адамасом, чья Мысль (Эннойя) суть Первая Духовная Мать. Их Сын Разум (Нус), также названный Логосом и Аутогеном.
II. Этот призыв выразительно приписан Нории: “Именно Нория [взывает] к ним”. Ее призыв об избавлении приводит к ее восстановлению в божественный мир, в полагающееся ей место (т.е. в Плерому).
III. Оставаясь в Плероме, Нория также играет самостоятельную роль в проповеди “Слов Жизни”.
IV. Собственное спасение Нории сопровождается заступничеством “Четырех Святых Помощников” фигур, которые легко отождествимы с Четырьмя Светами сифианского гностицизма: Гармозелем, Ориэлем, Давейфэ и Элелетом (см., например, Мелхиседек Наг Хамм., IX,6). Ее “Мысль” является Гнозисом, который ведет все ее духовное потомство к окончательной реинтеграции в Божественность. Так, спасая других, Нория спасает саму себя.
Текст, скорее всего, сифианский, т.к. сифианские тексты, по мнению исследователей, имеют ряд характерных черт, а именно:
гностическую триаду Отец Мать Сын;
Четыре Света, подчиненные Сыну;
фигуру Сифа и\или его женской составляющей, Нории.
Все эти элементы присутствуют в нашем трактате.
Самая интересная черта Нории описанная в ней фигура Спасителя, сама Нория. Эта фигура присутствует в широком спектре гностической литературы, и сифианской, и не сифианской, со значительной разницей в орфографии ее имени: Норая, Орея, Норайя, Орайя, Хорайя, Нора, Нория, Нурайта и Нхурайта. Она представлена в литературе как дочь Адама и Евы, сестра как жена Сифа или как жена или Ноя, или Шема. Временами ее рисуют как предполагаемую жертву насилия со стороны нечестивых архонтов, как в Ипостаси Архонтов (Наг Хамм., II,4), в тексте, находящемся в тесной связи с Мыслью Нории. Сравнительный анализ гностических текстов и определенных традиций иудейской аггады, включающий женщинукаинитку, названную Наамах (см. Быт., 4.22), показывает,
что Нория гностическая производная от фигуры Наамаха. Оригинальная
орфография ее имени на греческом Хорайя, семантический эквивалент еврейского наамах (“приятный, красивый”).
Невозможно прийти к какомулибо определенному выводу, касающемуся места происхождения этого трактата, но Сирия и Египет наиболее вероятные места его написания. Правдоподобная дата конец II или начало III века. У нас нет сведений, касающихся авторства текста, но Мысль Нории один из трактатов из Наг Хаммади, который вполне мог быть написан женщинойгностиком.
Предисловие к Марсану (Х,1).
Кодекс Х Библиотеки Наг Хаммади состоит только из фрагментов, представляющих собой менее половины от его первоначального состава. Мы точно не знаем, состоял ли этот Кодекс только из одного трактата, хотя если судить по содержанию уцелевших фрагментов, то можно предположить, что это именно так. Предполагаемое заглавие Марсан было восстановлено по нескольким уцелевшим буквам в заголовке.
Марсан имя гностического пророка, известного и из двух других источников: в Трактате б\н, найденном в Кодексе Брюса, встречаются имена Марсиан и Никофей (Код. Бр., Т. б\н, гл. 7). Епифаний из Саламасса отмечает среди пророков, проповедовавшихся гностическими архонтиками, “неких Мартиада и Марсиана, которые были вознесены на Небеса и через три дня спустились обратно” (Haer. 40.7.6). Марсиан это, вероятно, греческий вариант Марсана. Вполне возможно, что автор трактата из Кодекса Брюса имел доступ к Марсану. Наш трактат также мог иметь хождение в среде архонтиков, описанных Епифанием. В целом наш текст, по всей видимости, является неким синтезом сифианства и гностицизированного неоплатонизма. Для Марсана, также как и для Ямвлиха, материя не является злом; на самом деле, она вполне способна спастись. Марсаном, как и Ямвлихом, нисхождение души в материю рассматривается не как падение, но как условие для реализации её демиургических функций. Доктрина эта основана на платоновском диалоге о душе и её нисхождении (см. Тимей, 41а 42б).